дрели и в руках не держал. А так да, свиная нога – вполне. А где мы возьмём и то, и другое? – поинтересовался Спрынов.

– Дрель и доски у нас туточки. А насчёт костей сейчас позвоним нашему шеф-повару и узнаем.

– У вас есть шеф-повар?

– Да это мы так нашу заведующую столовой называем, Юрий Петрович. Кстати, именно она печёт те замечательные пирожки, которые вам так понравились.

– Да, пирожки изумительные, Карл Густович. За такие пирожки орден давать нужно!

– Согласен, талант у человека. И это вы ещё её борщ украинский с чесноком и салом не пробовали.

Так, обсуждая всякие кулинарные вкусности, они дошли до телефонного аппарата, который располагался на крохотном столике в центре ангара.

Пока Тор по телефону договаривался с кем-то непонятливым, требуя свиную и говяжью ногу, а лучше две и обе сразу, Юрий Петрович рассматривал маленький танк, стоящий рядом.

– Скажите, товарищ, а что это за танк?

Немолодой уже боец в засаленном военном комбинезоне без знаков отличия прекратил что-то отвинчивать и посмотрел на доктора Спрынова.

– Здравствуйте, товарищ. День добрый, Карл Густович.

Доктор Эмих, знакомый с местными порядками и лёгкой паранойей всего постоянного состава базы, поспешил представить своего коллегу:

– Это Юрий Петрович Спрынов, мой коллега, замечательный врач, травматолог. Мне бы тоже хотелось узнать, что это за танк вы тут ремонтируете. Если можно, конечно.

– Иван.

Здороваясь, Иван успел посмотреть на Тора и, получив в ответ на невысказанный вопрос лёгкий кивок, заулыбался.

– Так это не танк, а танкетка Т-27. Мелочь пузатая. Хотим мы на неё, вишь, пушку «сорокапятку» приспособить, а то один пулемётик – несерьёзно очень. А вы, доктор, к нам по какой надобности?

– Да тоже хотим одну штуку попробовать сделать, чтобы переломы быстрее срастались.

– Доброе дело! Я вот по молодости-то шебутной был, как-то огрёб хворостиной-то, токо и успел, что руку подставить. А она, рука-то, возьми и хрясь – лопни. Срослася-то хорошо, фельшер сказывал, а в непогоду всё одно крутит, будь она неладна.

Для достоверности своих слов Иван сунул под нос Юрию Петровичу кулак, вероятно, полагая, что у доктора в глазах есть рентген.

– А вот года как три назад…

Но что случилось с Иваном года как три назад, Юрий Петрович так и не узнал: практически одновременно Тор закончил разговаривать по телефону, а подошедший Гоги доложил, что курсанты за обе щёки уплетают гречку с наказом сидеть и отдыхать, пока не позовут.

– Кости сейчас будут. Пойдёмте, товарищи, дрель осваивать. Пойдём, Гоги, сейчас всё расскажу.

Пирожки и рыба по-анжуйски

Разумеется, первым не выдержал Братуха. Стоило технику Гоги выйти, как он, положив ложку и откинувшись к стене, тоном прокурора СССР заявил:

– Нет, вы поняли?! Они нас выставили!

– И чё? – неожиданно Егору ответил не Белов, а не отличающийся разговорчивостью Кондрат.

– Как «и чё»?!

– Точно, Братка, мы разве шпионы?! – поддержал Егора Зусь.

– Ай, какие шпионы?! Что ты говоришь?! – аж подскочил Айбек.

– А что не так? Правильно Братуха говорит…

– Заткнись, Егор! – перебил Братуху, не дав договорить, Марат. – Думайте башкой, какими словами кидаетесь.

Постепенно повышая голос, перебивая и не слушая друг друга, заговорили все разом.

– Да я…

– Да ты…

Минут через пять почти всё отделение, забыв про еду, повскакало с лавок и с удовольствием орало, не сильно задумываясь о смысле.

Хрясь! Не пожалев винтовки, Иван с грохотом положил своё оружие на стол.

– А хорошо, что у нас «светки», а не «мосинки» табельными. Да, парни? И покороче, и полегче. И что занятие сейчас у Тора, тоже повезло: будь на его месте Макей или Ян, нарезали бы сейчас круги вокруг этого амбара. А так – лепота. Сейчас пирожков с компотом поем и покемарю. Может, до вечера забудут про нас.

Жуков обвёл взглядом своих товарищей.

– А вы орите, орите. Повыгоняют вас к хренам, как тех, что с плаца в первый день жрать убежали, – мне больше пирожков достанется.

Неизвестно, что сильнее подействовало на бойцов 5-го отделения: то ли возможность вылететь с курсов, то ли осознание того факта, что они бездарно тратят столь драгоценное время, которое можно использовать, например, на сон. Но скорее всего, самой непереносимой для курсантов стала мысль, что Иван захапает все их пирожки. Замолчали все и сразу.

Пирожки Александры Сергеевны в условиях замкнутого пространства и равного распределения ресурсов стали чем-то вроде священного символа. Поэтому в глазах курсантов отдать свою выпечку кому-то другому было поступком, сравнимым со святотатством. А кроме того, они были ещё и очень вкусные. Жаренное на масле воздушное тесто и вкуснейшая начинка нравились всем без исключения – от Барса и до последнего кухонного работника.

Сладкие пирожки, с яблоками и морковкой, или обычные, с картошкой и капустой, хоть и жарились в достаточно больших количествах, но полностью спрос не удовлетворяли. К тому же единолично решающая, кому и сколько выпечки перепадёт, Александра Сергеевна обоснованно считала, что по-честному – это не значит поровну. Как у всякой уважающей себя поварихи, у неё были свои любимчики.

Младшая дочка купца второй гильдии Сергея Ивановича Шестакова, родившаяся в последний год XIX века, воспитана была в любви и строгости. Увы, это не спасло её от потрясений начала века следующего. Лихоманка революции, а затем и гражданской войны поломала не одну, и даже не сотню тысяч судеб. Не обошла она стороной и купеческую дочь, отмерив ей полной мерой. Судьба её сложилась настолько же трагично, насколько и обычно для одинокой женщины, оказавшейся на переломе эпох.

Появилась повариха в отдельном, тогда ещё диверсионном батальоне, благодаря Пласту. В конце мая 1940 года Командиру по секрету сообщили, что планируемое развёртывание его батальона в бригаду стало делом решённым. Тогда встал вопрос о том, что подразделению нужен классный повар, готовый безвылазно жить в лесной глухомани. И Степан Ерофеевич вспомнил про повариху одной из столовых Петрозаводска, с которой судьба свела его года два назад.

Это гора с горой не сходятся, а люди запросто. Однажды ночью Пласта, которого на тот момент называли Ерофеич или уважительно – Наш Егерь, разбудил звук автомобильного гудка под окнами. Учитывая, что окрест на многие километры не было человеческого жилья, а колея не доходила до заимки несколько сот метров, Пласт вылетел во двор босиком и в исподнем, но с заряженной винтовкой в руках.

Минут через тридцать, когда Пласт, качественно всех обматерив, отвёл душу, а главное, убрал винтовку, набольшие люди Петрозаводска рассказали ему о своей беде. К ним ехал ревизор из самой Москвы. Причём ревизор