Мне пока не предъявили обвинений.

Только бы восстановить в памяти стершиеся минуты в лесу… Что там произошло? Что я сделала?

Отчаянное желание вспомнить сжимает мне горло, как рыдания. Я стискиваю мягкую подушку, зарываюсь лицом в ее белоснежную поверхность и пытаюсь вспомнить изо всех сил. Если я не восстановлю эти пропавшие минуты, разве смогу я убедить Ламарр, что мне можно верить?

Я закрываю глаза и представляю тихую поляну в лесу, огромный сияющий дом из стекла, его свет пробивается сквозь стоящие почти вплотную деревья. Пахнет опавшими сосновыми иголками, мороз щиплет мне пальцы и ноздри. Я слышу тихие лесные шорохи, шуршание снега, соскальзывающего с ветвей, уханье совы – и удаляющийся рев мотора.

Я помню, как бегу по грунтовке меж деревьев, как под ногами пружинит ковер из иголок.

А дальше – провал. Как бы я ни старалась поймать в нем хоть что-то – это как ловить отражение в воде. Только что оно было – и вот превратилось в рябь и ускользнуло сквозь пальцы.

Что-то случилось там, в темноте. Со мной, Клэр и Джеймсом. Что-то вызвало эту аварию.

Что-то или кто-то.

– Ну, Леонора, я вами очень доволен. – Доктор Миллер откладывает ручку. – Конечно, меня несколько беспокоит провал в памяти, но, как вы сами говорите, что-то начинает возвращаться, так что я не вижу причин вас здесь удерживать. Некоторое время вам будут нужны регулярные осмотры, но с этим вполне справится терапевт по месту жительства. – И, не дав мне опомниться от такого поворота, спрашивает: – Дома есть кому помочь?

– Э-э… нет, – отвечаю я, не сразу поняв вопрос. – Я живу одна.

– Ни у кого из друзей вы недельку пожить не можете? Или к себе кого-то пригласить? Вы очень быстро идете на поправку, однако оставаться одной в пустом доме я бы пока не рекомендовал.

– Я живу в Лондоне, – зачем-то говорю я.

А как ему объяснишь, что некому мне на недельку навязать свою персону? И вряд ли я сейчас ломанусь в Австралию в матушкины объятия.

– В Лондоне… Кто-то может вас туда подвезти?

Нина сказала мне в случае чего звонить ей. Неужели меня правда сейчас выпишут? Я совсем не чувствую готовности покидать больницу.

Врач уже забрал свои записи и ушел. Я обращаюсь к медсестре:

– Что-то я не пойму… Меня не предупредили.

– Не волнуйтесь, никто не собирается вы-швыривать вас на улицу. Просто вы уже нормально себя чувствуете, а нам нужна палата для новых па-циентов…

Короче, от меня хотят поскорее избавиться.

Я сама не понимаю, почему это так сильно вывело меня из равновесия. За несколько коротких дней, что я здесь пробыла, я успела привыкнуть к больничной жизни. Палата казалась мне клеткой, но вот дверь открыли, а я совсем не хочу уходить. Врач, медсестры, больничный распорядок защищали меня от полиции. От реальности произошедшего.

Что я буду делать, если меня отсюда выкинут? Ламарр отпустит меня домой?

– Поставьте в известность полицию, – говорю я с непонятной отстраненностью. – Не знаю, позволят ли мне выезжать за пределы Нортумберленда.

– Ой, да, я и забыла, что вы та самая. Не волнуйтесь, я им сообщу.

– Сообщите констеблю Ламарр, это она каждый день приходила.

Мне совершенно не хочется иметь дело с огромным мрачным Робертсом.

– Да, я с ней свяжусь. И не беспокойтесь, пожалуйста, сегодня вас никто не выставит.

Сестра уходит. Я остаюсь думать о своих перспективах.

Отсюда меня выкинут – вероятно, завтра утром. Куда дальше?

Либо меня отпустят домой… либо нет. А это значит, что меня арестуют. Я вспоминаю, каковы в этом случае мои права. Могут задержать для допроса… насколько там? Тридцать шесть часов? Вроде этот срок еще можно продлить, точно не помню. Черт! Я же детективы пишу, как я могу этого не знать?!

Надо позвонить Нине. В палате есть платный телефон, однако для него нужна кредитка, а кошелек мой вместе с остальными вещами у полиции. Мне наверняка разрешат позвонить с сестринского поста, но я не знаю номера! Все контакты, разумеется, в мобильнике.

Я пытаюсь вспомнить хоть чей-нибудь номер. Раньше я часто звонила в дом родителей Нины – они переехали. Кто теперь живет в нашем старом доме в Ридинге, я не знаю, как не знаю и номер мамы в Австралии. Все-таки было бы здорово, наверное, иметь спутника, к которому всегда можно обратиться за помощью, не испытывая стыда. Увы, у меня такого человека нет. Всегда считала, что самодостаточность дает мне силу, и вдруг она стала моей слабостью. Что делать? Разве что попросить сестер найти в интернете контакты моего редактора?.. От мысли о том, чтобы показаться ей в таком виде, я хочу сквозь землю провалиться.

Еще я, на удивление, помню номер родителей Джеймса. Я ведь набирала его много сотен раз. Они адрес не меняли, это я точно знаю. Но позвонить им я не могу.

Я должна связаться с ними, когда вернусь в Лондон. Должна выяснить про похороны. Должна… должна…

Я зажмуриваюсь. Нет, только не плакать, хватит плакать. Поплачу, когда все это закончится, а сейчас надо решать свои проблемы. О Джеймсе и его родителях я подумаю потом.

Тут мой взгляд останавливается на картонном стаканчике с номером Мэтта. Я осторожно отрываю прямоугольник с цифрами и прячу в карман. Хотя звонить ему я не могу – он сейчас едет в Лондон, – приятно знать, что в случае чего мне есть к кому обратиться.

Два дня назад я не подозревала о его существовании. Теперь же он был единственной моей связью с внешним миром.

Ладно, все не так страшно. Кто-нибудь ко мне зайдет. Нина или хоть Ламарр. Надо лишь подождать.

Я сижу, глядя в одну точку и кусая ногти, когда в дверь просовывается голова медсестры.

– Тебе звонят, лапуля. Сними трубку над кроватью, я сейчас переведу.

Кто может мне звонить? Кто вообще знает, что я здесь? Мама? Я смотрю на часы. Вряд ли, в Австралии сейчас глухая ночь.

Потом меня пронзает догадка – словно ледяная рука ложится на затылок: родители Джеймса. Они знают, что я здесь.

Телефон начинает трезвонить. На секунду я теряю всякое присутствие духа и не могу заставить себя ответить. Потом стискиваю зубы и хватаю трубку с рычага.

– Алло?

Повисает пауза, и на том конце провода слышится Нинин голос:

– Нора? Это ты?

Я вздыхаю с облегчением и даже задумываюсь о возможности телепатии. Как я рада ее слышать, как рада знать, что я не одна!

– Нина! Слава богу, ты позвонила! Меня собрались выписывать, а у меня ни номера твоего, ничего! Ты поэтому звонишь?

– Нет, – коротко отвечает она. – Тут такое дело… Короче, Фло пыталась покончить с собой.

На минуту я теряю дар речи.