– Если бы ты смеялась, как Харлей Дэвидсон. Я бы мог слушать тебя всю ночь.

– Найди себе женщину с храпом.

* * *

Я встал с кровати, накинул штаны, куртку и вышел на крыльцо. Звёзды вылупились на меня, будто никогда ранее не видели людей. Они были начищены до блеска. Я вспомнил, как мы натирали пуговицы на шинели в лётной школе, в которой учились вместе с Марсом. Как я запрыгивал к нему на спину неожиданно и кричал: «Я на Марсе. Я марсианин». Если настроение его случалось не очень, то он скидывал меня тут же, а когда он был на позитиве, пробегал со мной ещё несколько метров, пока я сам не сползал на землю.

Тихо улыбнулся себе и звёздам. Атмосфера была морозной и жёсткой. Лицо мялось о воздух. Природа лицемерила, изображая из себя весну, даже вторник косил под выходной. Я достал сигарету, и на один огонёк в небе стало больше. Хорош понедельник, когда никуда не надо. Будто ограбил банк, только в сейфе вместо денег ещё одно воскресенье.

Утром Шила обычно добра и тепла. Была совсем другим человеком. Часов в 8 мы все вместе на кухне. Пили чай.

– Как спалось, Шила? – спрашивал Марс её второе утро подряд. Он готовил на скорую руку завтрак.

– Проснусь, скажу. Что такое со мной, мне всё время хочется спать.

– С этим что ли? – указывал Марс на меня.

– С ним особенно. Знаешь, какой он нежный.

– Нет. Я так и думал, что он со мной не искренен.

– А Вика спит? – не хотелось поддерживать этот сарказм, паясничать и кривить душой. А потом выковыривать из себя смех. Который вовсе не был смехом, так, смешки натужные и искусственные. Чувство юмора ещё спало.

– Она просыпается только по зову ребёнка.

– А это чей дом такой мощный? Похож на замок. – За высоким кирпичным забором из окна виднелось два этажа и черепица соседского особняка.

– Это Мелеховы.

– Не дом, а крепость. Такой в кредит не построишь, – понял я, чей Харлей фыркал в ночи.

– Отец бандит, сын мент, преемственность поколений.

– Могли бы и тебя усыновить.

– Я слишком законопослушный.

– И счастливый. Ты же счастлив, Марс? – вдруг вмешалась Шила.

– Конечно, – не задумываясь, ответил Марс.

Повисла пауза. Она вытянулась в шпагат, будто ждала, кто первый выдавит из себя слово или несколько. А те словно ещё не проснулись, выходили помятыми и припухшими после вчерашнего вина. Надо было хорошенько взбодрить их чаем.

– Ты-то когда вернёшься в небо? – первым проснулся Марс и посмотрел на меня.

– Ещё полгода исправительных работ.

– Как тебе там? Жена не ревнует? – перевёл он глаза на Шилу. – Девчонки, небось, постоянно домогаются до него?

– Да кому он нужен… кроме меня.

– Просто я тоже законопослушный, – кинул я искоса на Шилу. Взгляд пришёлся ей прямо в рот, к которому она поднесла чашку чая.

– К психологу-то ходишь?

– К психиатру. Теперь реже. У них было подозрение, что у меня диссоциативное расстройство личности.

– Что это такое – диссоциативное?

– Расстройство идентичности, это психический феномен, при котором человек обладает двумя или более различными личностями, или эго-состояниями. Но это не подтвердилось.

– Кто бы сомневался, Артур.

– При этом редком заболевании люди частично начинают терять память.

– Наполеоном был – помню, а вот Чингисханом, хоть сажайте на лошадь, не помню, – улыбнулся Марс.

– Что-то вроде этого. Он говорит, что на моей психике пахать уже можно.

– Польза есть?

– Для общества – не уверен, для себя кое-что нашёл.

– Да? О, вижу положительную динамику. Мало кто может признать себя психом.

Марс, как искусный клоун, которому дали целый зал серьёзных с виду людей, которых требовалось во что бы то ни стало рассмешить. Клоун прощупывал почву, выкидывая различные номера, чутко улавливая движение смеха, едва тот появлялся в каком-то из уголков рта, сразу же начинал работать в этом направлении, чтобы уже через несколько минут зараза смеха пошла по всему залу.

Смеяться всё ещё не хотелось. Меня хватило только на улыбку. Чтобы не плодить новых пауз, я переключил стрелки:

– Наших-то видишь кого?

– Наших психов? – засмеялся Марс. Он старался если не рассмешить нас, то хотя бы завязать разговор, чтобы чай был с клубничным вареньем, а не с вяжущей хурмой.

– Ага, из лётной школы?

– Да, недавно только случайно Глеба подвозил. Иду по салону, тут мне кто-то машет с кресла. Помнишь Глеба?

– Ну, конечно, и что? Где он сейчас?

– Живёт в Москве. Работает у брата в крупной ювелирной компании. Живёт по-прежнему один, правда, уже в собственной квартире.

– В Москве с любовью так плохо стало?

– А где с ней хорошо. Влюблён в своего адвоката. Милая девица, ничего не скажешь. Он даже мне фото показал. «Умная», говорит, хотя и с ребёнком. «Это всё, что оставил ей муж. Теперь она стала более опытной в семейных тяжбах, теперь они вынесены за пределы её дома». А он до сих пор не знает, как к ней подойти, потому что у его брата с ней были какие-то шуры-муры.

– Обо мне спрашивал?

– Да, какой там. Я даже не успел и слова вставить, а он всё говорил и говорил о ней. Как в Инстаграме, кроме самих себя никто людей не интересует. Кому мы нужны? Людям нужны только наши глаза и уши.

– Глебушка не изменился, значит, особо.

– Никто не изменился. Никто кроме нас, – засмеялся Марс.

– Как-то Клима встретил.

– Да? Сто лет его не видел.

– Он писателем стал.

– Клим? Писатель? – вспомнил я его очки, вечно уставленные в книжку.

– Я сам не поверил, пока не зашёл в книжный.

– Ты пробовал читать его книги?

– Занимательно, но к его стилю надо привыкнуть, проникнуться, что ли. Жене понравилось.

– Честно говоря, я даже не знал, что среди нас учился писатель. Придётся почитать. О чём он пишет?

– Ну, о чём? О чём и все, о любви, точнее, о её недостатке. Стиль у него такой вывернутый, оригинальный. Помнишь, он всегда был таким, странным. Всё выделиться хотел, но не знал, каким образом.

– Да, я помню, всё сценарий какой-то писал. Я тогда так и не понял, о чём было кино.

– Как он мне сам объяснил, рефлексия – это его способ отражения личности, через предметы, через других людей, через их разговоры. Когда образ возникает сам по себе на фоне текущих событий и обстоятельств.

– Ну, и как? На хлеб хватает?