— Хорошо, спрашиваю. В каких отношениях вы находитесь с Хорьковым?

— В нормальных отношениях нахожусь, — сказал Ян, следя за мимикой и интонациями. — А что?

— А как вы тогда объясните, что он вас топит? В своих показаниях он прямо называет вас участником убийства Корша.

— Что? Что… Что?!?!

— Ничего особенного. Это нормально. Подозреваются всегда самые близкие, а вы были близким другом убитого, ведь так?

— Стоп, — сказал Ян. — Это допрос? Тогда я звоню своему адвокату. И пока он не приедет, я буду молчать. А вы можете говорить, сколько угодно.

Никакого адвоката у него не было. Было несколько подружек с юрфака, так они сейчас на каникулах. Можно, правда, Амурскому позвонить. Если его причесать, сойдет за адвоката.

— Зачем нам лишние люди? Кухня у вас такая тесная, — сказал Магницкий. — Нет, Ян Борисович, это не допрос. И вы можете молчать. Говорить буду я. А вы слушайте. Итак, цена нашего разговора — сто пятьдесят тысяч долларов.

— Прилично, — сказал Ян, постепенно приходя в себя после психической атаки. — Вот теперь я точно знаю, что вы меня с кем-то путаете. Такие деньги и я — две вещи несовместные.

— Вот и я говорю, что вам с такими деньгами не стоит связываться. Это деньги, которые убитый должен был привезти вместе с вами в бассейн. Это деньги, которые предназначались для передачи Алине Ивановне Гусаровой в присутствии Хорькова и вас, как свидетелей сделки. Это те самые деньги, которые Корш должен был заплатить, чтобы выйти из совместного предприятия и оставить лагерь в своей собственности. Сто пятьдесят тысяч долларов в двух полиэтиленовых пакетах. Корш мог доверить такую перевозку только вам, как самому близкому ученику. А вы его по дороге убили. Вот почему он пытался написать ваш номер телефона на песке. Он, умирая, хотел навести нас на убийцу. А теперь самое главное. Ян Борисович, отдайте эти деньги. И тогда все будет нормально. Дело будет закрыто, и никто вас не тронет.

— А если не отдам? — спросил Ян.

— Тогда вы будете задержаны по подозрению в убийстве. Это с нашей стороны. А с бандитской стороны на вас будут давить уже другими методами. Вы все равно отдадите эти деньги, рано или поздно. Где у вас туалет?

— Что?

— Где туалет? — спросил Магницкий, вставая. — Я почками страдаю, знаете, просто кошмар. Каждые полчаса приходится бегать. Просто кошмар.

— Пожалуйста, — Ян показал ему на дверь.

Ему пришла в голову отличная идея. Запереть следователя в туалете, забить дверь гвоздями и уйти. Уехать куда-нибудь на месяц. Нет, лучше на два, для верности. Толстяк Магницкий может протянуть долго за счет своих жировых запасов, а вода у него будет в унитазе, свежая, проточная. Пожалуй, даже на три месяца придется уехать.

Пока он рассчитывал запас жизнестойкости следователя, тот успел выйти на свободу, избежав страшной участи.

— Так вот, — Ян старался говорить спокойно. — Все это очень занятно. Но мой паспорт — это мое личное дело. Жена со мной не разводится, потому что из-за развода задержится ее отъезд. Корша я не видел сто лет. Мы с ним не общались с весны, когда он продал бассейн. Я не был его близким другом или там лучшим учеником. Я вообще не был его учеником, его ученики на «Мерседесах» ездят. Я на него работал, и все.

— Каким полотенцем можно руки вытереть? — спросил Магницкий. — Можно этим?

— Нет, возьмите чистое с веревки, — сказал Ян. — Дальше. В эти дела, с продажей бассейна и с лагерем, я никогда не влезал и понятия не имею, где чья собственность, и меня это не касается никак. И последнее. Я никого не убивал. И денег никаких в глаза не видел. У меня все ходы записаны. Я всегда на виду. Где я был все это время, и что я делал днем и ночью, это вам могут рассказать десятка два свидетелей. Только не таких придурков, как Хорьков. Почему он на меня наговаривает, я не знаю. И не понимаю. Здесь нужен психиатр, а я простой инструктор. И еще раз говорю. Если хотите меня допрашивать, присылайте повестку, я приду, отвечу на ваши вопросы, подпишусь под протоколом и так далее.

— Ясненько, — сказал Магницкий, вытирая руки. — Успокойтесь, успокойтесь. Считайте, что мы ни о чем не говорили. Только давайте уточним одну деталь. Вы говорите, что не были близким другом Корша. Допустим. Но вы были его личным водителем, а это почти член семьи.

— Это вам тоже Хорьков наговорил? Бред. Корш сам всегда ездил, никакого личного водителя у него не было.

— Ясненько. А вот Хорьков утверждает, что вы были его телохранителем, и даже оружие носили незаконно.

— Ну и пусть утверждает, — сказал Ян, ощутив странное равнодушие. Он уже и не пытался ничего понять. — Да, кстати, когда это вы успели допросить Хорькова?

— А никто его не допрашивал, он вчера с утра пораньше сам пришел и заявление принес, — сказал Магницкий с усмешкой. — Подробное такое заявление, на пяти страницах. Его, правда, уговорили переписать покороче. Он выбросил все лирические отступления, вроде вашего паспорта, планов скрыться за границей и так далее. Про ваш аморальный образ жизни тоже все выбросил, хотя ему это и тяжело давалось. В общем, изложил суть дела на одной странице. Почему я и спросил о ваших отношениях.

— Вот гондон, — не удержался Ян.

— Абсолютно с вами согласен.

— Я же говорю, тут нужен психиатр, — сказал Ян. — Вы вот не первый год, я думаю, работаете. У вас были случаи, чтобы психически полноценный человек ни с того ни с сего взял и прибежал в убойный отдел с таким заявлением?

— Сколько угодно. У него, как он заявляет, всегда были смутные подозрения в ваш адрес. В связи с вашим образом жизни и окружением. В общем, с ним все ясно.

— Что вам ясно? — удивился Ян.

— Ясно, что он не зря суетится. Боится. Хочет отвести подозрения от себя, значит, замешан по самую маковку. Хорькова вашего будем вполне конкретно шерстить.

— А меня?

— А вас никто не тронет.

— Что? Прикройте уши, потому что сейчас я буду очень громко смеяться, — предупредил Ян. — У вас лежит заявление, и меня не будут трогать?

— Да успокойтесь вы, успокойтесь, — сказал Магницкий. — Нет никакого заявления. В дежурной части сидел нормальный опер, он сам во всем разобрался. Думаете, нам очень нужно это заявление? Заявление — это документ. Серьезная бумага, которая отнимет у нас кучу времени, и в результате мы получим ноль. Хорьков, кстати, как раз на это мог и рассчитывать. Что мы дернемся не в ту сторону. Но оперу удалось вашего Хорькова завернуть в безопасном направлении. Дали ему протокол досмотра помещения, и он там на свободном месте все и изложил. Без подписи. Обычная анонимка. Никто ее не принимал, не регистрировал. Просто по старой дружбе скинули мне по факсу. Вот и все. Успокойтесь. Я же с вами просто так поговорил, без формальностей. Обычная проверка на вшивость. Считайте, что вы ее прошли.

— В каком смысле прошел?