— Прекрасно знаю! — ответил Путин.

— Ну и я знаю! — рявкнул Степашин. — И избираться здесь я не подписывался! Это мне не по рангу — после премьерского кресла пересаживаться на черте какой пост!

Он. конечно, имел в виду, что Питер для него слишком мал, неказист, — но Владимир Владимирович решил, что Степашин в силу своего мягкого характера испугался ответственности или не захотел проигрывать.

— Ну как знаешь, — сухо сказал он. — Вот женщина — и та храбрее тебя. Валентина, хочешь быть местной градоначальницей?

— Польщена! — воскликнула вице-премьерша по социальным вопросам, сделав стойку и реверанс.

— Поди побеседуй с народом, — милостиво кивнул ей Путин, и Матвиенко убежала разговаривать с потенциальным электоратом. Поскольку в Питере она была сравнительно недавно, на ее прозрение понадобилось еще меньше времени. Через полчаса она ворвалась в кабинет Путина с истерическим воплем:

— Нет! Никогда! В этом городе? С этой мафией? С этими наемными убийствами? Что угодно, но не это… «Господи, как вы все боитесь ответственности! — подумал Путин. — И какие вы все нудные! И как у меня болит голова, как ужасно, как непереносимо болит голова…» Он уже третий раз за день давал себе слово не участвовать больше в этих банных празднествах. В этот миг дверь распахнулась, и губернатор Яковлев со всей своей свитой появился на пороге.

— Хорошо ли почивали? — бойко затараторил он.

— Чему обязан? — сухо спросил Путин, мысленно обозвав губернатора иудушкой.

— Нет, это я вам обязан! — пел губернатор. — Именины сердца! Нечаянная, можно сказать, радостью! И какой масштабный, какой грандиозный проект-с!

— Что вы имеете в виду? — недоуменно осведомился избранный президент.

— Массовую поездку всей правящей элиты в родной город главы государства-с, очень приятно-с, — тараторил Яковлев. — Надеюсь, не забудете той мелкой услуги-с, которую я в соответствии со своим исключительным политическим чутьем оказал партии «Единство»-с… Спасибо вам и сердцем, и рукой за то, что вы меня, не зная сами, так любите! (Про ночной покой и редкость встреч закатными часами он петь не стал, опасаясь двусмысленности.)

В душу Путина закралось нехорошее подозрение. Все складывалось одно к одному: баня… смутно припоминаемый ночной самолет… странная песня на улице… теперь Яковлев. Яковлев, Яковлев… Почему-то хотелось назвать его Ипполитом.

— Где я нахожусь? — слабым, но твердым голосом спросил избранный президент.

— В столице нашей родины городе-герое Ленинграде! — рапортовал губернатор. Он старался соответствовать обстановке, полагая, что Селезнев не станет же называть Петербург столицей просто так. Путин на короткий миг потерял сознание.

— Понимаете, — произнес он сквозь обморочный туман, — мы были в бане…

Следующие два часа ушли на ознакомление с ситуацией. Ситуация была катастрофична. В Москве, конечно, никто особо не удивился отсутствию президента на рабочем месте в выходной день, но в Петербурге царила паника. Радио и телевидение успели растиражировать заявление Селезнева о переезде Думы, Степашина и Матвиенко наперебой называли креатурами Путина на предстоящих выборах губернатора, причем оба успели отречься. «Друзей моих прекрасные черты появятся — и растворятся снова», — острила в заголовке газета «Невское бремя». Яковлев услужливо разворачивал перед избранным президентом новые и новые экстренные выпуски. На одной фотографии Селезнев рассматривал вместе с губернатором какой-то макет. «Новое здание Думы?» — предполагал журналист. На другой Путин в окружении восторженной толпы на фоне Смольного собора решительно заявлял, что будет плотно работать с губернатором.

— Боже, — стонал президент. — Что делать? Что теперь делать?!

— Вероятно, переносить столицу-с, — потирал руки Яковлев, воображая немереные кредиты, которые получит любимый город на строительство новых резиденций для всех ветвей власти плюс корпункты и представительства.

— Да ты в своем ли уме?! — стонал Путин, представляя нечеловеческие тяготы, с которыми столкнется руководство страны. — Ведь это двадцать миллиардов!

— Можно дешевле-с, — улыбался губернатор. — Пять вам, пять мне, а еще на пять мои ребята тут такое отгрохают — куда Москве-с!

— Ну вот что, — с присущей ему твердостью сказал Путин, окончательно приходя в себя после доброго бокала пива «Балтика» номер третий. — Давай с тобой, Владимир Анатольевич, договоримся так. Я к тебе летал с официальным визитом, ясно? Селезнев выражал личное мнение, ясно? Степашин нужен в счетной палате, а Матвиенко в правительстве. Ты ничего не видел и ничего не знаешь. За это ты остаешься губернатором, и мы для ясности заминаем историю с кредитами на строительство Петербургской окружной дороги. Тебя устраивают эти условия?

— Может, хоть Думу? — взмолился Яковлев, представляя себе кредит.

— Владимир Анатольевич, — доверительно сказал Путин, железными пальцами касаясь верхней пуговицы его двубортного пиджака. — Я ведь сам питерский, кое-что знаю…

— Бог с вами, — махнул рукой Яковлев. — Но хоть смещать не будете?

— Будешь хорошо себя вести — можешь спать спокойно, — посулил Путин.

В тот же вечер вся московская власть, чтобы не слишком тратиться на обратный рейс, фирменным поездом «Красная стрела» отправилась в столицу, чудом избежавшую переноса. Восторженная толпа провожающих исполняла песню «Вагончик тронется, перрон останется». Селезнев мирно посапывал, прижимая к груди подаренный ему макет Ледового дворца. Остальные поправлялись «Балтикой» и напевали «Если у вас нет собаки».

А теперь о главном. О причинах недавнего таинственного визита губернатора Владимира Яковлева в Москву. Пресса и аналитики мозги себе сломали, пытаясь понять, что это он тут забыл.

Это не он забыл. Это Путин забыл веник.

Веник он ему и привез. В портфеле, перевязанном розовей ленточкой. Сказано же в классическом фильме-с любимыми не расставайтесь.

После того как Владимир Красное Солнышко благополучно окрестил Русь, ему понадобилась опора в виде передовой части народа. Срочно созвал он трех богатырей и предложил объединиться на почве лояльности.

— Да мы же разные, — степенно произнес Алеша Попович как человек наиболее продвинутый. — я с большей хитростью беру, Добрыня по чрезвычайным ситуациям, Илюша вообще не очень умеет разговаривать.

— Оно, гм, конечно, — вздохнул Муромец. — ёжели допустим, кого через бедро, по-нашему, по-грековски… это мы завсегда. Но ежели партия власти, то это не того…

— Как князь скажет, так и будет, — лояльно заметил Добрыня Никитич, прозванный Добрынею за то что по широте своей натуры вечно лез выручать всех из чрезвычайных ситуаций: то коня на скаку остановит, то избу подожжет, да сам же в нее и войдет.

— Золотые твои слова, Добрынюшка, — кивнул Владимир Красное Солнышко. — Без партии власти я кто? А с партией власти я гоп-гоп-гоп!