Немцы слушали внимательно, и раздалось несколько смешков. Все-таки другая культура. Наше чувство юмора для них не понятно.

— Да, неплохая история. Но к чему вы это рассказали?

— А вы так ничего и не поняли. Про вас русский народ складывает анекдоты. Над вами уже смеются. И что вы бы ни делали, вас презирают и над вами смеются. Вы не победите. Вы уничтожите много беззащитных людей, вы ж на это способны, но запомните, когда советские танки будут в Берлине, вашим близким и родным придется ответить за все, что вы здесь натворите. И уж поверьте, отвечать придется по максимуму, потому что защитить вы их уже не сможете, к тому времени будете гнить в земле, так как найдете свою смерть здесь, на российских просторах. Глядя на вас, мне приходит только одна мысль — где мы вас столько хоронить-то будем.

Такая длинная речь забрала много сил — все-таки ранение было не из легких. Голова закружилась, и лоб покрылся испариной.

— Капитан, вы серьезный противник, но у вас не получится противостоять немецкой военной машине, мы это доказали всей Европе.

— Европа — это не показатель. Карликовые, погрязшие в самомнении, буржуазные государства. Стойкости и самоотверженности от них ждать как-то стыдно. Здесь вы уже на своей шкуре ощутили, что это будет другая война. Это только начало. Вы даже не представляете, какую услугу оказываете Красной Армии. Благодаря вам армия освобождается от генералов мирного времени, которые больше опасны не столько для вас, сколько для самой Красной Армии. И процесс замены на более инициативных и талантливых идет. Скоро вы ощутите качественное изменение вашего противника. Ждите и бойтесь.

Я пошатнулся. Сзади подошли два солдата и стали меня держать под руки. Причем схватили так, что от боли в глазах потемнело.

Все-таки последнее слово оказалось за немцем.

— Эту дискуссию мы продолжим позже и в другом месте. — И он дал команду солдатам, которые потащили меня к машинам.

Когда голова дернулась, по глазам мелькнул красный отблеск. Немцы не обратили внимания, вот только я понял, что это такое — лазерный целеуказатель. Из леса кто-то мне давал сигнал, что он рядом.

Но тут за спиной кто-то крикнул:

— Фоер.

Загрохотал пулемет, к нему присоединился еще один и отрывисто захлопали винтовки. Я попытался вырваться и повернул голову в сторону, увидел как люди, собравшиеся возле амбара, полосуемые пулеметами, валятся друг на друга. Как от струи огнемета вспыхнул амбар с детьми. От такого у меня помутился рассудок. Вырываясь из цепких рук эсесовцев, я кричал, ругался, пока один из конвоиров не вскинул винтовку, чтобы прикладом оглушить меня.

— Суки, всех положу. Пощады не будет. Хана вам, я же вас козлов зубами рвать буду.

Но тут ситуация изменилась. Оба пулемета разом замолчали. Конвоир, замахнувшийся винтовкой, упал на бок, забрызгав меня кровью из простреленного горла. Второй чуть замешкался, только втянул голову в каске в плечи и, громко вздохнув, упал на спину и засучил ногами. Снайперский огонь со стороны леса резко изменил расстановку сил. Оба пулеметчика были убиты. Хауссер, который любовался расстрелом из бронетранспортера, получив две пули в грудь, свесился через борт и не подавал признаков жизни.

Немцы попытались обстрелять лес из всех стволов, но в особенно крупную группу немцев попал выстрел из РПО, разметав человек двадцать в разные стороны. Из леса застучал так привычно знакомый пулемет Калашникова, и вторили ему несколько совершенно необычных здесь автоматов Калашникова. Несколько раз хлопнули подствольные гранатометы.

Оккупанты из загонщиков и карателей сразу превратились в дичь, которую методично уничтожали опытные охотники.

Но нападавшим, к сожалению, противостояли не тыловики, а неплохо подготовленные и обстрелянные солдаты элитной дивизии. Несмотря на плотный и точный огонь, большая часть успела рассредоточиться и оказать ожесточенное сопротивление. Бой переходил в затяжную фазу, где численный перевес обороняющихся имел подавляющее преимущество и разгром немногочисленных, засевших в лесу стрелков был только делом времени.

Но ситуация стала развиваться совершенно необычно для немцев. Несколько выстрелов из противотанковых гранатометов уничтожили все бронетранспортеры, которые служили неплохой позицией и защитой для немцев от огня снайперов. В довершение всего с правого фланга затявкал автоматический гранатомет, который густо накрыл импровизированную позицию немцев серией взрывов. А еще один выстрел из РПО поджег и разметал сразу два грузовика. Попав под накрытие минометного огня, немцы как хорошо подготовленные солдаты сразу стали рассредоточиваться и отступать, чтобы выйти из зоны поражения, и попадали под плотный огонь пулемета и снайперов. Занятые насущными делами, более свойственными солдатам, немцы уже не обращали внимания на оставшихся в живых жителей деревни. Многие разбегались, но особенно стойкие бросились к горящему амбару спасать детей.

Все это я видел, лежа в пяти метрах от горящего грузовика. Взрывом меня откинуло подальше и очень сильно ударило раненым плечом. Голова стала тяжелой, в глазах потемнело, и сознание медленно стало уходить. От удара о землю открылась рана, и измученное сильной кровопотерей тело было уже не в состоянии выполнять приказы мозга. Оставалось только лежать и наблюдать. Рядом лежал немец, который меня допрашивал. Обломком машины ему срезало часть черепа. Последнее, что я запомнил: с фланга по немцам заработали два пулемета, и в ускользающем сознании отпечатался такой знакомый и радостный крик «ура».

Когда я пришел в себя, сначала не понял, где нахожусь. Картина, которую запомнил последней, слишком отличалась от той, что видел. Возле меня во весь рост стоял старый знакомый старшина Вяткин, облаченный в российский камуфляж и бронежилет, с автоматом Калашникова, на который был установлен подствольный гранатомет. Невдалеке расположился Марков в таком же точно наряде, вооруженный ПКМом, который он любовно поглаживал, признавая изящность и превосходство оружия потомков. Там же, невдалеке присел Воропаев, имеющий такое же снаряжение, как и остальные бойцы моей группы, только на коленях у него лежал гранатомет, а из заплечной сумки выглядывал последний выстрел к его оружию. В общем, народ шел на выручку, наплевав на всякую конспирацию и основательно распотрошив мою гордость — оружейку, которая собиралась достаточно тщательно и долго.

Но все это меркло на фоне того, что рядом оказалась моя благоверная супруга, тоже облаченная в камуфляж и бронежилет, вооруженная тем же автоматом Калашникова. Она, увидев, что я пришел в себя, сразу бросилась ко мне и стала причитать:

— Сереженька, ты как себя чувствуешь, и вот надо оно было тебе лезть в эту войну. Все не наигрался? Я с твоими играми скоро седой стану.

Но тут же замолчала, так как на заднем плане нарисовались персонажи, которых, по идее, здесь быть не должно.

Уже осмысленно оглядев все вокруг, я понял, что мы находимся в лесу и вооруженных бойцов вокруг намного больше, чем должно быть. Но многие лица были мне знакомы еще по Могилеву и недавним боям в деревне Вильницы. А тут еще Чистяков нарисовался с неизвестным в советском камуфляже. Еще раз пробежавшись взглядом по поляне, насчитал таких вот камуфлированных человек пять. Похоже на разведгруппу, причем явно не армейской принадлежности, и то, как перед командиром группы стелется Чистяков, ясно было, что снова ко мне в гости пожаловала московская гебня с особыми полномочиями. И то, что они умудрились завернуть отряд окруженцев, возглавляемый Чистяковым, который давно уже должен был оказаться в окрестностях Смоленска, говорило о многом. Группа прибыла для продолжения диалога со Странником, и какие у них на этот раз рамки воздействия на оппонента, можно было только гадать, да и я не в самом лучшем состоянии. А учитывая то, что совершенно недавно походя грохнули командира немецкой эсесовской дивизии, времени у нас совершенно нет. И немцы тут перероют все, но нас достанут.