Ким утверждала, что она научилась давать сдачи еще в детстве, когда ее папашка и дядьки, вслед за целой серией маминых бойфрендов, начали к ней приставать. Она сказала, что всегда давала сдачи, если они пытались притронуться к ней или ударить ее за то, что плохо себя вела, или чаще всего ударить ее, просто потому что она попадалась у них на пути. Она предупредила его до того, как он женился на ней, когда — он никогда не забудет — они лежали вдвоем в постели и он никак не мог достичь эрекции, потому что был пьян, выпил слишком много пива, и она сказала, что если он когда-нибудь попытается завести интрижку у нее за спиной, если он свяжется с какой-нибудь шлюхой, она его отмудохает, она положит его на лопатки, потому что она, Ким, — вполне достойный грязный маленький боец.

Когда они отдыхали от потасовок, он был убежден, что всегда побеждал Ким, что по крайней мере она получила от него то, чего заслуживала — потому что он мужчина, потому что из них двоих он явно сильнее, главенствующий пол (ему нравилось думать так) — и от этого ему становилось лучше. Эта ложь, этот самообман помогали ему долгие месяцы, когда он утратил свой статус, если, конечно, в их отношениях у него вообще когда-либо был хоть какой-нибудь статус. Когда он мог убивать время, переживая, воспримет ли кто-нибудь его после этого серьезно — как нормального парня, проявив к нему немного уважения. Да мог ли он вообще хоть раз серьезно причинить ей боль? Он был для этого слишком добр. Он не мог с ней тягаться.

— Игра окончена, Ким, — говорит он, как только кто-то подходит к телефону, еще до того, как кто-нибудь ответит на другом конце провода, до того, как он даже узнает, кто на линии.

Впрочем, на линии Ким, и она говорит:

— Привет, Марк, как твои дела?

— Не говори ничего, о чем ты потом пожалеешь, — говорит он. — Или я использую все это как свидетельство против тебя. Я тебя предупреждаю.

— Так ты еще не дал мне шанса сказать что-нибудь, — говорит она.

— Я не собираюсь позволять тебе помыкать мной, — говорит он. — Ты причинила достаточно боли за все эти годы, делая все по-своему. Съебавшись с моей дочерью, когда тебе взбрело это в голову. А теперь я возьму на себя ответственность. Я беру на себя заботу о Лили. Я не хочу, чтобы ты больше с ней общалась. С теперешнего момента считай, что ты исключена из ее жизни.

— Думаешь, что у тебя с ней получится сладить лучше? — говорит Ким. — Ты даже не поймешь, с чего начать, негодный дурак. Ну да ладно, ты давно с ней общался? Она даже не хочет знать тебя, на хрена ты ей сдался, и твою блондиночку-женушку, и эту прелестную маленькую Барби, потому что вы так радушно приняли ее на Рождество.

— Конечно, она хочет знать своего отца, — говорит он. — Если хочешь знать, завтра днем я к ней поеду. Может, я даже заберу Лили с собой домой. Посмотрим, сможешь ли ты остановить меня. Посмотрим, сможет ли кто-нибудь остановить меня.

— О да, Лили и впрямь собирается тебя слушаться, — говорит она. — И консультанты, они будут тебя слушать во все уши. Спорю, что ты даже не сможешь с ними договориться. Они тебя и к воротам-то не подпустят. Это местечко — не шутка. За ним присматривает местный совет. Они там за всем следят. Я в этом убедилась — я бы не отправила Лили черт-те куда. Не отправила бы.

— А я вот на самом деле отправлю, — говорит он. — Так что все по-честному. Ты это увидишь. Когда у тебя больше не будет к ней доступа. Когда до тебя дойдет, что ты никогда снова не увидишь Лили, по крайней мере в ближайшие десять лет.

— Ты не живешь в реальном мире, Марк, — говорит Ким. — Ты не в себе. Вероятно, Лили это унаследовала от тебя.

— Я тебя уже предупредил, — говорит он. — Я могу тебе устроить гораздо более гнусную жизнь, чем ты когда-либо устраивала мне. Ты думаешь, что это ты — грязный боец, ну так подождем. Впереди тебя ждет большой сюрприз, Ким.

— Ну хорошо, — говорит она. — Я сдаюсь. Можешь забирать ее. Она полностью твоя. Если это то, что тебе нужно. Если от этого тебе станет лучше, если ты станешь себя уважать за то, что ты отличный отец. Точнее, за то, что ты такая непотребная тварь. Она твоя, Марк. Ты за нее в ответе. Ты главный. Удачи тебе.

— Ты видишь, — говорит он, — я знал, что на самом деле тебе всегда было плевать на нее. Я знал, что ты всегда хотела от нее избавиться, подсовывала ее своим грязным бродягам-хиппи и всем остальным. Эгоистичная пизда. Тебе от самой себя не противно?

Он выключает телефон, осознавая, что Ким уже повесила трубку, и понятия не имеет, что имела в виду Ким, сказав, что он может забирать Лили. Однако снова потирая скулу кончиками пальцев, мягко массируя эту по-прежнему ноющую, по-прежнему остро саднящую шишку, сидя на унитазе с опущенной крышкой, запершись в ванной, закрыв и заперев дверь, чтобы его не смогла подслушать Николь, единственное, что он знает, это то, что он берет на себя ответственность за Лили, за ее жизнь. Это только начало его плана действий — он все исправит. Может, он заберет ее из так называемого интерната для подростков, из Беркшир Хауса, если тамошняя обстановка покажется ему неприемлемой. Если тамошние условия не отвечают самым высоким стандартам, а именно этого, он убежден, заслуживает его дочь. Она не бездельница. Она не дурочка. Как она может быть дурочкой? Она всего лишь ребенок. Его ребенок.

Такое ощущение, как будто это абсолютно противозаконно. Как будто укатить на угнанной машине. В нарушение всех правил. Как будто ему снова четырнадцать. Несмотря на то, что он сидит за рулем собственной «Астры» и выезжает из города по дороге All при свете белого дня. Однако он не сказал Николь, куда направляется, и не думает, что она догадается — он уехал из дому, пока она была наверху, одевала Джемму. Обычно если он уходил из дома, не сказав ни слова, ничего, он шел в город пешком, а теперь он действительно летит, летит по обводному каналу Ваймондхэм — запрятав под капот неимоверное количество лошадиных сил, больше, чем — как он считает — можно выжать из новой BMW Николь — глядя, как впереди сливаются белые линии, и сельский пейзаж сжимается в плотную полосу цвета камуфляжа, это все, что можно различить боковым зрением.

Поблизости только несколько машин, и внезапно его мысли проясняются, он очень давно не испытывал такой легкости, он начинает наслаждаться чувством скорости, обгонять встречающиеся на пути машины и грузовики, а затем медленно перестраиваться в левую полосу. Он выезжает из нее и встраивается снова. Он проделывает этот маневр даже тогда, когда в поле видения вообще нет машин, представляя, что он отрывается от насмерть прицепившегося хвоста преследователей. Он проделывает на машине одну из тех волнистых линий, которые всегда рисует Джемма, выполняя домашнее задание, закрепляя навыки координации глаз и рук, навыки моторики. Ну а он тоже практикует моторику, думает Марк, он отправляется выполнять свою миссию, свою почти секретную миссию.

Он не сообщил Николь о своих планах на сегодня, ну да, но к тому же он не сообщил ни Лили, ни ее воспитателям, что собирается сделать. Он не хотел получить отказ еще до того, как доберется туда, и знал, что лучший способ добиться свидания, лучший способ нападения, как всегда, — это застать всех врасплох. Именно так сделала Ким, утащив от него Лили на все эти годы.