Савва заходит в палату, шмыгаю за ним, закрываю дверь перед носом медсестры и ежусь - у меня руки в крови, она с таким ужасом смотрела. 

Я и сама трясусь, всю дорогу прижимала ладони к теплой шерстке, а кровь не останавливалась, я столько слез вылила, за всю жизнь так не плакала. 

Мне восемнадцать. Даже не верится. Я за эти полчаса на четверть века постарела морально.

- Маша, - Савва укладывает ягуара на белую простынь, вытирает лоб. - Узнай, есть ли здесь городской канал новостей. Адрес студии. И езжай туда.

- А ты? - подхожу к кровати, пугливо смотрю на Яра. - А вы? 

Обычная больничная койка. 

И на ней яугар.

Лапы раскинуты, глаза закрыты, на груди расплылось багровое пятно, мне так хочется его к себе прижать, и не отпускать, как же страшно.

Мой родной. Он ведь видел, что стреляют. И меня собой закрыл. 

Не побежал, едва оказавшись за шлагбаумом, как я дура думала. 

Он настоящий мужчина.

Любимый кот.

- Его подстрелили пока он был человеком, - упускаю тот момент, когда Савва рядом оказывается. Сжимает мои запястья, отводит мои ладони от лица. - Как только он в себя придет -  сразу сбросит шкурку. Вытащим пулю. И все. Выздоровление пару часов займет. Мы ведь не люди.

Смотрю в его мраморное, без эмоций, лицо и сглатываю. В голос он уверенности напустил, а вот в глазах, как и в моих море волнения, шторм. 

- А если он в себя не придет, останется ягуаром? - спрашиваю шепотом. - Достать пулю, и он очнётся? 

Савва молчит, а я сжимаюсь, понимаю прекрасно, что мира их не знаю совсем, и что их убить может - не знаю тоже. 

Но если Яр не очнётся...

- Маш, - губы Саввы быстро, кратко, разрядом тока касаются моих. - Мы выехали за территорию. Военные остались в городе. Связи у них нет. Но есть рации. Своим они уже сообщили. И сейчас за нами гонятся. 

Представляю эту картину - как трассу рассекают черные бронированные джипы - и тело волной идёт, контролировать себя не могу, трясусь так, словно земля подо мной расходится. 

- Маша! - Савва сжимает мои плечи, заставляя посмотреть на него. - Очнись, ты мне нужна. Времени нет совсем. Найди ведущего новостей. И езжай на студию. Отдашь ему видеозаписи. Хорошо?

Машинально киваю, хоть и не понимаю, как мне с этой задачей справиться.

Отдать записи, и заставить мне поверить, а потом убедить ведущего пустить видео в прямой эфир?

Как?

Я всю жизнь была скромницей, а тут такое...

Но кроме меня некому. Савве нужно остаться в больнице, тут Яр, он в случае, чего, сумеет что-то сделать, я с их природой не знакома.

Смотрю на кровать, на Яра.

Ведь он меня собой заслонил. 

И я тоже все сделаю. Сама из шкурки вылезу, если потребуется.

- Да, - выдыхаю, соглашаясь, и кратко впечатываюсь в губы Саввы. Вырываюсь, трогаю теплую пятнистую лапу на кровати. 

- Скоро увидимся, - говорю шепотом.

Все у нас получится. 

Отбрасываю волосы за спину, иду к двери, смотрю на свои красные руки и нарядное платье.

Год назад я в нём праздновала выпускной. И знала, что утром мы с одноклассниками пойдем встречать рассвет. 

А сейчас неизвестно. 

Чем эта ночь кончится.

Темно, ветер прохладный, я топчусь на улице уже полчаса. Смотрю на окна офисного здания - если не ошиблась, то это студия, где кастинги проводят.

Так было написано в интернете.

В некоторых окнах горит свет - значит, люди и ночью работают.

А мне не открывают.

В очередной раз давлю на звонок.

Экран видеофона не загорается, охранника, кажется, на месте нет. 

Может, он на позднем ужине?

А у меня нет больше времени. Представляю палату и больничную койку. 

И всхлипываю.

Наклоняюсь к клумбе, разбитой под окнами. И выуживаю из земли увесистый кирпич, ограждающий цветник. 

Взвешиваю его в руке, примеряюсь к окну первого этажа. 

От возбуждения пальцы липкие. Я же не попаду, промахнусь, нервы, как тонкие струны, полопаются.

Но больше ничего придумать не могу. 

Вынесу стекло. И ко мне либо выйдут, либо я сама залезу. Это вопрос жизни и смерти, без преувеличения.

Замахиваюсь.

И швыряю кирпич. 

Стекло сыпится в стороны с оглушительным звоном, я закрываю руками голову и отшатываюсь от острого града. 

И в этом звоне вдруг различаю скрип шин по асфальту. 

Пугливо оглядываюсь, щурюсь на дорогу, на пятачок перед студией. 

И холодею, заметив два черных внедорожника, один за другим сворачивающих ко мне. 

Догнали!

Мы не успели.

Не раздумывая больше, ломая кусты, несусь к разбитому окну. Режу ладони, пока цепляюсь за карниз и подтягиваюсь, ботинками мараю белую стену и лезу в помещение. 

- Маша, - летит мне в спину знакомый голос, полный усталости, в нем отчётливо слышится предупреждение, и я замираю, животом лежу на подоконнике. 

Думаю всего миг, и проталкиваюсь в комнату. Неловко плюхаюсь на пол, на осколки, и ойкаю, острые углы впиваются в кожу. 

Торопливо выдираю стекло из ладоней и чувствую, как по щекам слезы бегут, мне так больно лишь в детстве было, когда шлепалась с велосипеда на асфальт. 

- Маша, - голос отца звучит близко, прямо под окном. 

В темноте осматриваюсь, неуверенно опираюсь на подоконник. 

Он стоит на клумбе. Выпускает кольца дыма в воздух, красный уголёк сигареты трещит. Неподалеку два черных джипа, и я знаю - они забиты военными. 

Меня сейчас запросто могут убить. 

- Я ведь предлагал по-хорошему, Маша. Зря ты меня не послушалась.

Смотрю на него, на светлые волосы, высокую фигуру в темноте. А я даже не знаю, как его зовут. 

Отчество у меня дедушкино, маминого отца. 

- Оставьте нас в покое! - выкрикиваю на улицу. - Нам ничего не надо! Мы только хотим спокойно жить.

- Яр не может жить спокойно, он болен, - сигарета трещит, он затягивается. - А вы все нарушили правила. 

- Значит, это плохие правила, - вдавливаю ладони в подоконник. Он тоже усыпан осколками, ощущаю, что эта крошка врезается в кожу, но меня боль трезвит. - Все могут ошибаться, у людей есть это право. И наказывать...