Шарлотта тоже поспешила встать и предложила ей руку.

– Спасибо, – сухо сказала Веспасия. – Я лью невидимые слезы о муках того, кто был мне всегда симпатичен, но я могу сама стоять на ногах. И у меня нет мозолей. Может, дорогая, это тебе стоит опереться на мою руку, чтобы я помогла тебе дойти до моей кареты? Я с радостью доставлю тебя на Кеппел-стрит. Как я понимаю, тебе нужно именно туда?

Шарлотта попыталась спрятать радостную улыбку.

– Это весьма любезно с вашей стороны, – поблагодарила она, взяв руку Веспасии, но не стала опираться на нее. – Да, я еду домой. Не желаете заглянуть к нам на чашку чая?

– Пожалуй, да, – приняла приглашение Веспасия, однако серые глаза ее оставались серьезными. – Не сомневаюсь, что непревзойденная Грейси напоит нас прекрасным чаем, а заодно поведает мне все, что ей известно о пропавшем лакее.

***

Веспасия осталась довольна чаепитием. При этом она настояла, чтобы чай подали в кухне, объяснив это тем, что кухня – единственная комната в ее собственном доме, где она ни разу не была. Ведь даже если бы ее кухарка оправилась от шока, она наверняка бы жутко оскорбилась. Они ежедневно встречались в утренней комнате, куда кухарка приходила выслушать ее пожелания и сделать собственные предложения, в результате чего обычно достигался некий компромисс. Кухарка никогда не заглядывала в гостиную, а Веспасия не вторгалась в кухню. Таково было их взаимное согласие.

А вот кухня Шарлотты была сердцем их дома. Здесь не только готовили, но и ели. Свет газовых ламп отражался от начищенных до блеска медных сковородок. От натянутой под потолком веревки исходил запах свежевыстиранного белья, а деревянный стол и пол давно стали светлыми от ежедневных усилий Грейси.

Кстати, та, несмотря на все свои намерения, сидела тихо, как мышка. Еще бы! Не каждый день к ним в дом заглядывали сливки общества, более того, сидели наравне со всеми за кухонным столом. И конечно, даже будучи в преклонных летах, Веспасия оставалась красавицей, каких Грейси еще не видывала – серебристая седина, тяжелые веки, высокие, четко очерченные скулы, фарфоровая кожа.

Но постепенно боевой характер взял верх над испугом. Грейси поведала Веспасии все, что она думала и чего опасалась. Благодаря ей теперь та знала о случившемся не меньше, чем сами Шарлотта и Грейси.

Вот почему в половине восьмого того же вечера, сверкая бриллиантовой диадемой, Веспасия стояла в фойе Королевской оперы. Ее атласное платье цвета лаванды резко контрастировало с шуршащими шелками, розовыми и золотыми платьями других дам. Застыв, словно колонна, Веспасия вглядывалась в проходящую мимо толпу, высматривая смутно знакомую фигуру Фердинанда Гаррика. У нее ушла почти вся вторая половина дня на то, чтобы с величайшей осторожностью выяснить, где он собирается провести вечер, а затем уговорить свою знакомую, которой она когда-то оказала одну услугу, расстаться с билетами в оперу. Последним в ряду предварительных действий стал звонок судье Телониусу Квейду, с приглашением составить ей компанию. Веспасия точно знала: Телониус ей не откажет. При этой мысли она ощутила легкую неловкость. Ей были хорошо известны его чувства к ней, но с момента возвращения Марио Корены честь не позволяла ей вводить в заблуждение кого бы то ни было, тем более давать повод для надежд. Кроме того, глубина этой страстной любви ее лучших лет теперь наполняла ее нежностью. Ей как будто открылась новая реальность, затмившая иные возможности, и она была пока не готова с ней расстаться. Марио был мертв, но ее чувства к нему давно стали неотъемлемой частью ее внутреннего «я».

Впрочем, сегодня ее мысли были заняты опасностью, грозившей Мартину Гарви, и она не сомневалась, что угроза эта реальная. Иное дело, что она не показала вида ни Грейси, ни тем более Шарлотте, как сильно она встревожена.

Она была наслышана о Фердинанде Гаррике, и он не вызывал у нее симпатий.

Она не могла объяснить, почему, но поскольку разумных причин тому не было, то и разубедить себя было очень трудно. Разумеется, она поделилась своими мыслями с Телониусом, и не только потому, что правила хорошего тона требовали по меньшей мере некоего объяснения такой спешки, тем более что Телониус, как и она, не был большим любителем оперы, но и потому, что она слишком высоко ценила его дружбу и понимание, чтобы просить его помощи в случае, который может оказаться отнюдь не из легких.

Гаррика она увидела одновременно с Телониусом.

– Вперед? – тихо спросил он.

– Боюсь, что да, – ответила Веспасия и, взяв его под руку, начала прокладывать себе путь в толпе.

Увы, к тому моменту, когда они добрались до Гаррика, тот уже оказался вовлечен в беседу с весьма консервативным епископом, к которому Веспасия даже при самом большом желании не испытывала никаких теплых чувств. Она трижды набирала полные легкие воздуха, чтобы вступить в разговор, и всякий раз слова как будто прилипали к ее языку. Существовали некие степени лицемерия, которые она была бессильна достичь даже в лучших случаях. Веспасия скорее почувствовала, нежели заметила, улыбку в глазах Телониуса.

– Впереди еще два антракта, – шепотом произнес он, когда Гаррик и епископ отошли в сторону, а им самим настало время занять свои места.

Опера была шедевром барочной музыки, полной утонченности и света, но, увы, начисто лишена знакомых мелодий, а также страсти и лиризма столь любимого Веспасией Верди. Сидя в ложе, Веспасия мысленно строила планы относительно первого антракта. Ждать до второго она никак не могла: кто знает, вдруг что-то помешает ей заговорить с Гарриком. Он вполне может вновь вести с кем-то беседу, прервать которую с ее стороны было бы дурным тоном. Ведь, как и она к нему, он не питал к ней особо теплых чувств.

Когда занавес под бурные аплодисменты опустился, она как будто бы случайно поднялась с места.

– Я не предполагал, что вам так понравилось, – удивленно сказал Телониус. – Судя по вашему лицу, скорее наоборот.

– Верно, – согласилась Веспасия, слегка встревоженная тем, что он смотрел не на сцену, а на нее. Она почти забыла, сколь глубоки его чувства к ней. – Просто я хочу нанести Гаррику визит до того, как он выйдет из ложи, – пояснила она, – и желательно прежде, чем в нашу беседу вторгнется кто-то третий.

– Если епископ там, обещаю предоставить ему возможность убедить меня в его взглядах, – предложил Телониус с кислой улыбкой, но лукавинкой в глазах. Телониус отлично понимал, на какое самопожертвование он идет. Впрочем, понимала это и Веспасия.

– Большей любви нет ни у кого, – прошептала она. – Я буду вашей вечной должницей.

– О да, – с жаром согласился Телониус.

Впрочем, его содействие не понадобилось. Рядом с ложей Гаррика Веспасия нос к носу столкнулась с епископом.

– Добрый вечер, ваше преосвященство, – поздоровалась она с ледяной улыбкой. – Приятно видеть, что сюжет оперы не оскорбляет ваших высоких моральных принципов.

Поскольку сюжет был построен на кровосмешении и убийстве, то данная реплика несла в себе откровенный сарказм. Веспасия мгновенно пожалела, что произнесла эти слова, – еще до того, как услышала смешок Телониуса, который тот попытался замаскировать кашлем. Лицо епископа побагровело.