Шрифт:
Интервал:
Закладка:
(8) Пишу об этом и потому, что ты обычно очень охотно слушаешь обо всем, что есть нового, а затем и потому, что мне приятно, пока я пишу, вновь переживать ту радость, которую я испытал: я радуюсь, что покойная любила родных, что она оказала честь прекрасному юноше, веселюсь и тому, что наконец дом Гая Кассия – основателя и отца кассиевой школы13 – будет обителью господина, который не меньше Кассия. (9) Мой Квадрат не оставит его в запустении, он подойдет к нему и вернет ему прежнее достоинство, его знаменитость и славу14; оттуда выйдет столь же великий оратор, сколь великим знатоком права был Кассий. Будь здоров.
25
Плиний Руфу1 привет.
(1) О, сколько славы у образованных людей скрывает и похищает их скромность или уединенная жизнь! А мы, собираясь говорить или читать, боимся только тех, кто выставляет напоказ свои занятия, тогда как те, кто молчит, значительно превосходят их тем, что чтят величайшее произведение молчанием. Пишу о том, о чем пишу, наученный опытом.
(2) Теренций Юниор2, безукоризненно закончив военную службу в коннице, а также прокураторство в нарбонской провинции3, удалился в свои имения и предпочел спокойный досуг уготовленным ему почестям. (3) Он пригласил меня к себе в гости, а я смотрел на него как на хорошего хозяина, как на прилежного земледельца и собирался побеседовать о том, чем, по-моему, он постоянно занимался; я так и начал, а он ученым разговором вернул меня к литературе4. (4) Как обработана его речь, как говорит он по-латыни, как по-гречески! Он так силен в обоих языках, что кажется, он владеет лучше именно тем, на котором сейчас говорит! Сколько он прочитал, сколько помнит! Можно подумать, что этот человек живет в Афинах, а не в деревне. (5) Что еще сказать? Он увеличил мою тревогу и заставил меня уважать этих деревенских отшельников не меньше, чем людей, которых я знаю как ученейших. (6) То же советую и тебе; как в лагере, так и в нашей литературе бывает много людей крестьянского обличья: обыскав их тщательно, ты обнаружишь у них воинское вооружение, а кроме того, и яркое дарование. Будь здоров.
26
Плиний Максиму1 привет.
(1) Недавно недомогание одного друга2 показало мне, что мы бываем лучше всего тогда, когда хвораем. Обуревает ли больного алчность или сладострастие? (2) Он не раб любви, не домогается почестей, пренебрегает богатством и, как человек, готовящийся покинуть все, удовлетворен очень малым. Тогда он вспоминает, что есть боги, что он – человек, никому не завидует, никому не дивится, ни на кого не смотрит с презрением, не внимает недоброжелательным толкам и не живет ими; он мечтает о банях и источниках3. (3) В этом – верх его забот, верх желаний, и на будущее, если суждено ему избежать смерти, он намечает жизнь тихую и спокойную, то есть безобидную и блаженную. (4) То, чему философы пытаются научить во многих речах и даже во многих книгах, это я могу кратко преподать тебе и себе: будем в здоровом состоянии постоянно такими, какими мы обещаем быть, болея. Будь здоров.
27
Плиний Суре1 привет.
(1) Досуг доставляет возможность и мне учиться, и тебе учить. Итак, я очень хотел бы узнать, считаешь ли ты, что привидения существуют и имеют собственную фигуру2 и какое-то бытие, или же это нечто мнимое и пустое, что получает образ вследствие нашего страха. (2) Верить в их существование меня прежде всего побуждает то, что, по слухам, приключилось с Курцием Руфом3. Когда он был еще незначительным и неизвестным человеком4, он присоединился к свите африканского наместника. Как-то на склоне дня5 он прогуливался в портике: перед ним возникает фигура женщины выше и прекраснее обычной человеческой; он испугался, а она назвала себя Африкой, вещательницей будущего; он отправится, сказала она, в Рим, будет выполнять почетные магистратуры, опять вернется в эту провинцию с высшей властью6 и здесь же умрет.
(3) Все так и сбылось. Кроме того, говорят, когда он пристал к Карфагену и сходил с корабля, та же фигура встретилась ему на берегу. Сам он, когда заболел, гадая о будущем по прошлому, о несчастье по удаче, отказался от всякой надежды на выздоровление, хотя никто из его близких не отчаивался в его жизни.
(4) И разве не более страшна и не так же удивительна история, которую я изложу в том виде, в каком я ее услышал? (5) Был в Афинах дом, просторный и вместительный, но ославленный и зачумленный. В ночной тиши раздавался там звук железа, а если прислушиваться внимательнее, то звон оков слышался сначала издали, а затем совсем близко; затем появлялся призрак – старик, худой, изможденный, с отпущенной бородой, с волосами дыбом; на ногах у него были колодки, на руках цепи, которыми он потрясал. (6) Жильцы поэтому проводили в страхе, без сна мрачные и ужасные ночи: бессонница влекла за собой болезнь, страх рос, и приходила смерть, так как даже днем, хотя призрак и не появлялся, память о нем не покидала воображения, и ужас длился, хотя причина его исчезала. Дом поэтому был покинут, осужден на безлюдье и всецело предоставлен этому чудовищу; объявлялось, однако, о его сдаче на тот случай, если бы кто-нибудь, не зная о таком бедствии, пожелал бы его купить или нанять.
(7) Прибывает в Афины философ Афинодор7, читает объявление и, услыхав о цене, подозрительно низкой, начинает расспрашивать и обо всем узнает; тем не менее даже с большей охотой он нанимает дом.
Когда начало смеркаться, он приказывает постелить себе в передней части дома, требует таблички, стиль, светильник; всех своих отсылает во внутренние покои, сам пишет, всем существом своим сосредоточившись на писании, чтобы праздный ум не создавал себе призраков и пустых страхов. (8) Сначала, как это везде бывает, стоит ночная тишина; затем слышно, как сотрясается железо и двигаются оковы. Он не поднимает глаз, не выпускает стиля, но укрепляется духом, закрывая тем свой слух. Шум чаще, ближе, слышен будто уже на пороге, уже в помещении. Афинодор оглядывается, видит и узнает образ, о котором ему рассказывали. (9) Привидение стояло и делало знак пальцем, как человек, который кого-то зовет. Афинодор