Пейте священные яды Велеса!

Крушите закон неправедный всюду, где видите от него притеснения!

Будьте готовы отдать жизни свои Кощному Владыке!

Приносите в жертву плоть и кровь врагов наших!

Причащайтесь родовой кровью братьев ваших!

Творите темную волшбу!

Уничтожайте повсюду врагов наших оружием железным и силой темной воли!

Не думайте о добре и зле, ибо их не существует!

Пребывайте в ярости воинской!

Потакайте силам и желаниям плоти!

Вступайте в связь друг с другом, ибо род наш должно множить!

В обрядах своих используйте черепа и кости людские!

Отверзните Навьи врата! Родных Богов на пир призовите победный!

Охваченная экстазом толпа бесновалась. Квак, не отдавая себе отчета в том, что он делает, раскачивался из стороны в сторону, издавал звуки, схожие с рычанием зверя, беспорядочно размахивал руками, при всем этом чувствуя, как все его тело, душа, разум охватывает схожее с наркотическим ликование. Рев стоял над глубоким карьером, и зарево от тысяч черных свечей поднималось до самых небес, отражаясь в лунном лике женщины с закрытыми глазами — Мары Кощной и Навьей, чья власть в лунном свете безмерна.

— Люди белые да сгинут в пучине мора вселенского! — воскликнул Невзор. — Дабы отличать мы могли друг друга, да пройдем через чин омовения черной водой, даром Черной Владычицы нам, ее верным слугам! Возблагодарим Мару за то, что Она выбрала нас для служения своего! Расступись, сыра земля!

Квак с нарастающим ужасом почувствовал, как почва под ним пришла в движение и сквозь укатанное самосвалами и гусеницами мощных экскаваторов дно карьера стала просачиваться черная, с сернистым запахом, вода. Квак хотел было вскочить с колен, но, увидев, что такое желание возникло только у него, вставать не решился. Все, кто был в тот глухой час в карьере, принялись черпать грязную черную воду горстями и омывать в ней свои лица. Многие мужчины и женщины, раздевшись по пояс, брызгали этой водой на себя и друг на друга, словно резвились на морском пляже. Некоторые и вовсе, раздевшись догола, падали в студеную грязь и вертелись там, изворачивались, будто собаки. После омовения в грязной ледяной воде их кожа становилась черной, словно у нубийского негра. Таков был обряд посвящения в Черную Рать Мары для всех, кто верил в Нее и жаждал Ее прихода.

Тут Квак заметил, что тот, кого он знал, как Глинкина, смотрит именно на него: взгляд изумрудных глаз прошивал тьму двумя инфернально-зелеными лучами. В голове Квака прозвучал немой приказ: он вместе со всеми послушно наклонился и погрузил в черную воду лицо…

6

Они летели пятый час. Спиваков начал клевать носом, но постоянно просыпался от света и посторонних звуков, от тесноты. Он вообще в любом месте, кроме родного дома, засыпал очень тяжело, а в самолетах заснуть у него никогда не получалось.

— Интересно, над чем мы сейчас пролетаем? — сквозь зевоту задал он Виктору вопрос, но тот лишь пожал плечами.

— Честно говоря, не знаю. Надо у стюардесски спросить.

— Сибирь-матушка! Простите, что в разговор ваш влезаю. Просто услышал, что товарищ ваш интересуется. Должно быть, под нами давно уже Якутия, если самолет северным коридором летит, — промолвил пассажир, сидевший перед ними, а теперь вставший и пытавшийся отыскать что-то в своей ручной клади. Это был совсем уже пожилой человек, одетый очень просто, весь седой, с аккуратно подстриженными усами и бородой, с пышной копной белых волос. Глаза у него были василькового цвета, смотрели по-доброму.

— Спасибо вам большое, — хором поблагодарили Алексей и Виктор.

Незнакомец кивнул и сел на свое место.

— А вы что не спите? Иззевались вон весь, — Виктор с сочувствием посмотрел на своего молодого шефа.

— Не могу, — признался Лёша. — Нервы ни к чёрту, мысли всякие лезут. Тревожно мне как-то, хотя летать не боюсь. Не знаю, в чем дело.

— Выпьем? — Виктор подмигнул Лёше, достал из рюкзака термос, поставил на откидной столик.

— Вы водку в термосе от жены прячете? — посмеялся Спиваков над шофером. — Уберите, я ее не переношу после того, что недавно со мной случилось.

— Да вы что, Алексей! Какая еще водка? Это чаек, только он не простой, а наш, «альфовский», армейский. В нем сорок две травки заварены и еще кое-какой секрет в составе имеется.

— Экстракт портянки? — Лёша понял, что зло пошутил, хлопнул себя ладонью по губам. — Извините, просто мне действительно не по себе, вот и несу всякий обидный бред. Простите, ради бога.

— Да ерунда, — отмахнулся Виктор. — Какие обиды между путешественниками! Устали вы, вот вам и не по себе. Все тревоги от бессонницы, когда мозг шалеет и никак не может отключиться. А чай такой, что спать не будет хотеться минимум сутки, и на сердце он не действует.

— Так не бывает, чтобы не действовал, — вздохнул Лёша, — за всё в этой жизни приходится платить, в том числе и за бодрость, даруемую чаем.

— А вы попробуйте, — Виктор открутил пластиковую крышку, осторожно налил густой, дымящийся чай брусничного цвета. Попросил у стюардессы стакан для себя.

— Ну, будем жить?

— Вне всякого сомнения! — воскликнул Лёша. — А враги пусть не дождутся!

Чай оказался с привкусом можжевеловых ягод и крыжовника. Было в нем такое количество всего-всего, и оказался он настолько неожиданно вкусным, что Лёша от удовольствия даже глаза прикрыл и прищелкнул языком:

— Фантастика какая-то! Вам пора бизнес открывать. Никакой глинтвейн и в подметки вашему чаю не годится! И действительно: бодрит невероятно! — Он подумал немного и предложил: — Знаете, когда вы меня возите, это как-то не принято между пассажиром и водителем, нужна дистанция, так сказать. А теперь мы с вами коллеги по приключениям. Я к тому, что можно перейти на «ты»?

Виктор обрадовался.

— Я, вот честно, давно хотел вам предложить, да всё как-то стеснялся. Вы правы, там, — он ткнул пальцем в пол, — я свою работу делаю, а вы — свою, так что на «вы» — это и вежливо, и правильно, а здесь… Привет тебе, Алексей. — Он протянул руку, и Лёша ее пожал:

— Привет тебе, Виктор. Может, еще по чайку? За новый, так сказать, формат общения?

— Согласен, — Виктор разлил чай. — Ну, доброго нам с тобой здоровья и долгих лет жизни!

— Живы будем, не помрем, — ответил Лёша, и в этот самый миг самолет с небывалой силой тряхнуло, раздался громкий хлопок, и разом погасло всё освещение. Тут же завизжала какая-то женщина: «Падаем, караул!», и ее вопли подхватил, казалось, весь салон, началась страшная паника. Кто-то вскочил со своего места и с дикими криками метался по салону, сталкиваясь с такими же, как и он сам, до полусмерти напуганными пассажирами. Кто-то беспомощно сидел, не в силах даже приподняться на ватных ногах, кого-то ужас поверг в обморочное состояние. Лёша почувствовал, как самолет накренился сначала на правый бок, а потом нос его опустился, и воздушное судно понеслось к земле, не в силах уже держаться за воздух на своих серебряных крыльях. В багажном отделении сработала подложенная головорезами Глинкина пластиковая бомба, подброшенная в самолет во время загрузки багажа в аэропорту, и теперь в фюзеляже «Боинга» зияла дыра, диаметр которой стремительно увеличивался.