Якорный бабай, ну нереально же так: объявление в газете, телефонная барышня, автобус, регулярно уходящий с одного и того же места, — и чтобы все, кто позвонил, кто сел в автобус, не возвращались, пропадали, превращались в зомби и блуждали по Зоне… Не бывает. Совершенно очевидно, что из тысяч поехавших пропадали единицы, причём пропадали мотивированно — хотя бы для тех, кто ездил с ними, а может, и для родственников, друзей… может, там так хитро отбирали, чтобы без друзей и родственников? И ведь наверняка все сами шли куда надо и никого никуда не гнали под конвоем…

Итак: прервать операцию — или же продолжить, не имея достаточной информации? Черт, да попросту не имея никакой информации…

Значит, её надо добыть. Потолковать с кем-нибудь из местных. Кто в теме.

В общем, ждём. Не делаем резких движений.

Юра посмотрел на часы. Они стояли.

Было почти жарко.

— О, — сказал вдруг голос за углом, — варево-то ажно стугнёво.

— Ажно, — передразнил хриплый. — Ты скока скряби-то впыхал?

— Да чё, дядя, меру-то морокуешь, нет? Впервой, чё?

— Лыпали твою меру… эко, варщик. А дай-ко голик стегной. Не, вон тот, лычный. От-то… варщик, скрести тя по окрёсткам… А-то и годно. Годно варево. Не на мицу ставить.

— Скажешь, дядя.

— Да скажу, чё. Вытрухай по одинцу.

Юра услышал, как свистнули в воздухе прутья и как тяжелые брызги хлестнули по траве.

Стукнул засов, скрипнула дверь. В сарайчике зашумели.

— По одному. Вот ты. Да, ты.

— Да что ж это делается, господи…

— Выходи, выходи. Ну давай, тётка, шевели костями.

Они и по-русски могут, подумал Юра.

Кого-то вытащили. Дверь закрылась.

— До исподнего заголяйся. Да не трясись так, кому ты сдалась. Обрызгать варевом надо, чтоб зверь не учуял, поняла? Вздымай руки… наклонись… голову подыми… Одягайся, жди взад, скоро уж поедем. И не кряхти так матерно. Не мы завару устроили, чё теперь? Кличь другаго…

Юра считал. Всего в сараюшке было семь человек. Кто-то терпел обработку молча, кто-то ругался, кто-то — мужчина — попытался броситься на охранников; его легко скрутили, а потом, посмеиваясь, отхлестали веником.

Когда выводили Элю, Юра не определил. Наверное, она молчала.

Потом он услышал скрип колёс и чуть позже — постук лошадиных копыт.

На этот раз он рискнул выглянуть из-за угла. Из леса выезжала подвода с сеном, запряжённая парой худых низеньких лошадок. Свесив ноги, на подводе сидели двое подростков — один в вязаной светло-коричневой кофте, другой — в засаленнейшей джинсовой курточке; у того, что в кофте (он правил), за спиной виднелась двустволка; джинсовый держал между ног стволом вверх РПК с барабанным магазином и раскоряченными сошками.

— А ну и где-ко вас погибель водит? С болотнёй, чай, вожжались? — спросил хриплый.

— Ты, дядя Савельич, груб сегодня, — сказал подросток в кофте странно знакомым голосом. — Я с тобой с таким разговаривать не буду.

Юра впечатался затылком в стену.

— А мне онот-ко и втесь, — сказал Савельич. — Час тёмнай. Глушка, сомлювь гостям, экипаж подан, чё.

Знакомо стукнул засов.

— Эй! — гулко рявкнул Глушка; дерево стены отрезонировало. — Грузимся! Ничё не оставлям, ворочаться не бум-та…

Всё дальнейшее заняло несколько секунд.

Первые выстрелы были совсем негромкие, будто из воздушек, но подросток с пулемётом вдруг опрокинулся на спину, судорожно взбрыкнув ногами, и пулемёт полетел с телеги; второй, в кофте, спрыгнул вниз, но запутался в вожжах и, когда попытался на четвереньках удрать под какую-то защиту, растянулся — и Юра видел, как ему дважды рвануло спину. От сарайчика ударило два громких выстрела, а потом здоровенный мужик в серой телогрейке косо пошёл, обхватив себя поперёк живота, и завалился на бок, суча ногами. И только после этого по ту сторону сарайчика стали бить экономные умелые очереди АКМа.

Из леса отвечали, было слышно, как пули бьют по сараю — по счастью, вроде бы не навылет. Он на всякий случай присел, почти весь скрывшись за массивной «лыжей». А потом что-то толкнуло его посмотреть налево.

Из-за угла выходил, спиной вперёд и пригнувшись, худой парень в шапочке-маске, сильно потёртой кожанке и пятнистых штанах; что там у него было в опущенных руках. Юра разобрать не успел, потому что парень его заметил, развернулся и вскинул оружие — вернее, хотел вскинуть. «Каштан» почти беззвучно дёрнулся, и парень сел на задницу, а потом повалился навзничь. Юра выждал две секунды, подскочил к тому углу сарайчика, вслепую, не высовываясь, дал короткую очередь за угол — и бросился в близкий ельник, справедливо полагая, что за пальбой хруста веток никто не услышит. По ельнику же он проломился немного вперёд, потом лёг и на локтях пополз, пополз — почти наугад, рассчитывая, что всё-таки окажется там, откуда будет виден вход в сарайчик.

АКМ замолчал ровно в тот момент, когда Юра отодвинул еловую лапу и увидел совершенно рядом стоящую телегу, свисающую с телеги ногу в кирзовом обрезанном сапоге и валяющийся у колеса пулемёт. А если перевести взгляд, то из-под брюха ближней лошади видно было некрашеное крыльцо с навесом и полуоткрытую дверь. За дверью же было темно и пока не происходило ни малейшего шевеления.

Потом из леса вышли сначала трое, а следом ещё один — все почему-то в шапочках-масках и в коротких тёмных куртках то ли из дешёвой плохо гнущейся кожи, то ли из кожзаменителя. Юра никак не мог разглядеть, чем они были вооружены (привычка держать оружие ниже пояса — дурная привычка во всех смыслах) — но, в общем, чем-то достаточно компактным и, судя по звукам только что закончившейся перестрелки, малошумным.

Двое остались снаружи, двое тут же сунулись в сарайчик.

— Э, Грач, — сказал один из оставшихся, — а Мозырь где?

— Опять срёт, наверное, — сказал второй. — У него после Горловки кишки нежные стали.

— Это когда его шахтёры на колбасу хотели пустить?

— Ну. Он же тогда с месяц дристал не переставая, что-то объяснить хотел.

Двое вышли из сарайчика.

— Всё путём, — сказал один, который был повыше. — Лошары все целы, одного ободрало малость, засохнет. Лаванда у здорового махновца была — упакована. Хавчик надо поискать, должен быть. Мозырь опять в засаде?

— Ну.

— Грач, давай жалом тут поводи, может, нашмонаешь чего. Седой, а ты лошар на этап собери. Только хомуты проверь, а то будет, как прошлый раз… Мозырь! Вылезай, дело до тебя есть!

— Шершень, Седой… тут это. Прижмурился Мозырь.

— Вывернуло его через сраку, что ли?

— Да нет. Маслин переел.

— Вот же ж волоёб. Как он подставиться сумел? Да и кому?