дерева и побежал вниз по дороге. Над дорогой поднялся огромный вертолёт. Дартмут схватился за лестницу, свисавшую с ку́зова, и начал подниматься вверх, а Ван немедленно последовал за ним. Они всё ещё поднимались к люку, когда вертолёт резко взял курс на юг. Я видел, что Дартмут нечаянно соскользнул с лестницы, но Ван успел его схватить и вернуть назад. Думаю, Ван тем самым вернул долг своему напарнику.

Карен вышла из дома.

«Позвонил Билл Сигел. Хочет знать, какого чёрта здесь происходит».

«Скажи ему, что слоны только что ушли».

* * *

Когда я подъехал к МПИ, то увидел на лужайке пустой вертолёт с поникшими лопастями ротора — он выглядел как гигантское мёртвое насекомое. Вокруг него ходили несколько пациентов, показывая пальцем и смеясь. Рядом стоял Дартмут с пушкой в руках. Ван находился в здании института и разыскивал флед, параллельно разговаривая с другими пациентами, а остальных собрали на заднем крыльце. Всех, за исключением Джорджа, — пациента с невысоким IQ. Дартмут пристально наблюдал за тем, как Джордж подкидывает мяч в воздух, затем бежит и ловит его до того момента, как мяч опустится на землю. На моей памяти ему всегда удавалось поймать мяч на лету.

Даже не знаю, что доставляло мне больше удовольствия: атлетические способности Джорджа или увлечённость Дартмута его выходками. Вверх и снова вверх подпрыгивал мяч, а за ним следили тусклые прищуренные глаза агента. Снова и снова — десять, двадцать раз — но никто из двоих не утрачивал интереса к происходящему. Как назло, двадцать первый удар поднял мяч высоко в воздух, после чего тот упал под ноги федералу. Я видел, как нарастает его волнение, пока мяч опускался всё ниже и ниже. В последнюю секунду, когда к нему уже подбегал Джордж, Дартмут бросил оружие и рванул к мячу. Они врезались друг в друга. Джордж и мячик отлетели примерно на полметра. Пока наш атлет в изумлении поднимался на ноги, Дартмут подошёл к мячу. Наклонившись, чтобы поднять его с земли, он случайно ударил. Снова за ним пошёл, наклонился, поправил его руками и снова ударил. Загадочные действия продолжались по всей лужайке. Дартмут следовал за мячом: удар, наклон, удар, наклон — а Джордж следил за ним в изумлении.

То ли сорок девятый размер первоклассной обуви, бьющей по мячу, то ли униформа агента (поношенный голубой пиджак и красный галстук, вьющийся на ветру) вызвали бурную реакцию на заднем крыльце: оттуда раздались смешки, крики, вой и хохот. А громче всех хохотал Барни. Дартмут, не обращая внимания на шум, преследовал мяч, отскакивающий от стен и пациентов, снова опускался за ним и снова ударял. Он мог бы до сих пор пребывать в отключке от окружающего мира, если бы не идеальная подножка Джорджа, перехватившего мяч и пробежавшего через всю лужайку ради тачдауна[159] под оглушительные вопли соседей по отделению.

К тому времени Дартмут пришёл в чувство, взял себя в руки и побежал к вертолёту, доверху набитому пациентами. В кабине раздался щелчок и ротор начал раскручиваться. Долговязый агент попытался подобрать своё оружие, но оно снова и снова выпадало у него из рук. Подняв пистолет, Дартмут тут же выстрелил себе в ногу. Ротор раскручивался всё сильнее, и через несколько секунд вертолёт уже был в воздухе, пролетая над стенами института. За рулём была флед.

Пилот, который отлучился в туалет, выбежал наружу вместе с Ваном. Последний размахивал в воздухе оружием, но было поздно: вертолёт уже пролетал над Гудзоном. Он повернул на юго-восток к Эмпайр Стейт Билдинг — первой остановке для туристов на экскурсии по Нью-Йорку. Дартмут всё это время вопил на лужайке как раненый зверь.

Клифф Робертс и несколько медсестёр вышли присмотреть за федералом, пока не приедет скорая. Пациенты, которые не успели сесть в вертолёт, пристально следили за происходящим. Клифф вёл себя очень властно, но проявлял заботу по отношению к раненому в ногу агенту, который очевидно испытывал сильную боль и плакал как ребёнок, и я подумал: даже в Робертсе есть что-то хорошее. Могло показаться, что он относился к своей профессии недостаточно серьёзно, но вероятно это было своеобразным способом компенсировать какой-то глубинный невроз или врождённую доброту, а когда прозвучал набат, он без раздумий бросился в бой. Это именно тот доктор, у которого мне бы хотелось проходить лечение, будь я пациентом МПИ. Надеюсь, Баллоки знают о наших положительных сторонах, несмотря на явное присутствие негативных. Прибудут они или нет — подумал я — мы отстоим этот мир или погибнем вместе.

Барни всё ещё посмеивался, глядя на то, как Джордж подбрасывает мяч и бежит его ловить, снова и снова.

* * *

Вечером флед приземлила вертолёт в Ла-Гуардии[160] к большому огорчению авиадиспетчеров и ФАА[161] — и вернула пациентов назад привычным способом: с помощью света и зеркала. К счастью, Ван и пилот уехали с Дартмутом в больницу, поэтому с возвращением проблем не возникло. Но флед оставалась в МПИ совсем недолго: возможно, ей требовалось встретиться с кем-то ещё перед возвращением на Ка-Пэкс. Перед тем, как покинуть лужайку, она помахала мне, но что означал этот жест — «Увидимся позже, док» или окончательное прощание — я не был уверен. Я ждал её возвращения до конца дня и наконец принял решение остаться в госпитале до утра в надежде, что она вернётся ночью.

За это время я свежим взглядом посмотрел на пациентов, с которыми встретился. Теперь они виделись в совершенно ином свете — не медицинском, бесстрастном и подходящим для подбора методов лечения — а как собратья, которым удалось выжить, несмотря на разрушительные испытания и ужасные муки, которые они перенесли (а мысленно переживают и до сих пор) от рук своих родителей и других людей, которым доверяли. И всё же, несмотря на жестокое и даже садистское обращение, они всё ещё были в игре, не желая сдаваться. Внезапно я почувствовал огромную гордость оттого, что знаю их, и знаю то, что им удалось преодолеть.

Я наблюдал за Филлис, пока она пряталась за небольшим кустом. Теперь она не воспринималась как проблема психиатрии, которую я и другие сотрудники МПИ должны были решить — она была человеческим существом, чья психика была жутко травмирована, человеком, который каждую минуту страдает и не может остановиться. Разве удивительно, что после перенесённых страданий она попыталась стать невидимой в надежде, что никто, особенно родители, не увидит её и снова не причинит боль? Что ещё, о чём даже я — опытный