Наконец Барсук угрюмо сжал руку Лису, вынул нож и под светом канделябра порезал себе и ему ладонь, и оба вышли вон, не удостоив ни словом, ни даже взглядом собрание.

– Кто-нибудь может мне объяснить, что здесь происходит? – поднимаясь с кресла, спросил Еж.

– Муж племянницы Жозефины, капитан таможенного корвета не получил своей доли и поступил соответственно. Потопил судно с товаром.

– Я не про яхту Марка. Слава богу, голубиная почта работает исправно, и решение по этому поводу принято. Я про Лиса.

– Ааа, так ты не в курсе, – Змей потянулся к кружке и отпил пива, – Марк ухаживал за Машей, а она требовала особого внимания: наряды, украшения. А это кое-чего стоит…

– Любая женщина требует внимания, – буркнул Еж.

– Маша была на яхте, – просипел вечно простуженный Сова, – и это уже дело личное, а не общества.

– Тут ты не прав, Сова. – Еж подошел к шторе и сквозь лазейку посмотрел на улицу: Барсук и Лис садились в экипаж. – Что бы там ни произошло, и кто бы ни был виноват – обществу брошен вызов, на который мы обязаны ответить. Как ни крути, Макрона поставили по нашей просьбе, и если он осмелился поднять хвост, то этот хвост должны обрубить только мы. Следующий, кто придет на его место, должен помнить судьбу предшественника.

– Снова расходы, – прокряхтел Сова.

– А как ты хотел, хитрец? – с ухмылкой убийцы произнес Змей. – Хорошо, что у меня человечек для такого дела знакомый есть.

– Ты это о ком? – спросил Еж.

– Да есть один солдатик, ты его видел даже. В том году поезда наши в Варшаву и Данциг водил.

– Не помню, – немного задумавшись, произнес Еж и тут же уточнил: – Возьмется ли?

– Возьмется, – растягивая слово, сказал Змей. – Должок за ним… сынишку его от каторги уберег.

– Я всегда говорил, что добрые дела возвращаются сторицей, – назидательно произнес Еж. – А теперь о печальном. Наши товарищи сообщают, что произведены огромные конфискации, как на самой территории Франции, так и за ее пределами. Берн, Франкфурт, Цюрих лишились до трех четвертей «особых» товаров. Пострадали склады в Штутгарте, Мюнхене, Дрездене, Гамбурге, Лейпциге. К нам они имеют лишь посредственное отношение, но для полноты картины вы должны это знать. В Бремене вообще все к ебе… спалили, и прямой убыток в тридцать две тысячи рублей семнадцать копеек. Слава Всевышнему, штеттинский амбар не пострадал, откупились и все вывезли. Предлагаю повысить чин Митрофана на один клык и называть отныне Перст. Благодаря ему поставки не прекратились и казна в прибыли.

– Поддерживаю, – сказал Змей, и вслед за ним в положительном решении высказались остальные.

– А вот в Кюстрине и Данциге при даче мзды пропал не только товар, а еще и наши люди. Хлопок вернут, а за жадных дураков по пятьсот рублей серебром придется выложить. Франками, естественно. Чтоб им в Фаларисовом быке побывать. Этих предлагаю лишить по два клыка, имен и штраф в общество по тысяче рублей.

– Я против! – высказался Сова. – Пусть мне пропорют брюхо, но без Лиса и Барсука вырывать клыки и лишать имен нельзя. Только впятером такие решения принимаются, так издревле повелось.

– Тогда с Хряща и Потроха лишь денежный штраф и дождемся слов наших братьев.

– Что станем делать с гостем из Калькутты? – подал голос Змей.

– Одни несчастья через него, – пробурчал Сова. – Или вы не чувствуете беды?

– Так ли? – с сарказмом спросил Еж, посмотрев на товарища. – А кто еще месяц назад предупредил, что области между Эльбой и Рейном отойдут галльскому петушку? Вы же все сомневались. «Быть такого не может», – похожим на голос Лиса произнес Еж. – А человечек вон, как помог – и сукно с кожами выкупил, и советом подсказал. С иной стороны беда идет, брат, совсем с иной. И мне это жутко не нравится.

– Допустим, – сказал Сова, – сукно с кожами он по сильно усредненной цене выкупил, и прибыли мы получили на мизинец. А вот последние слова придется пояснить.

Еж мог припомнить немало случаев, когда он был сыт Совой по горло, когда он смертельно уставал от его непрестанного хриплого нытья, напоминавшего скрипучий колодезный журавль. Тогда оставалось только уйти куда-нибудь подальше, например, к окну, и смотреть в него до тех пор, пока Сова не станет сам себя слушать. И тем не менее Сова оставался весьма полезным компаньоном: он надежно контролировал ситуацию на южных рынках и умел точно оценивать потенциал людей, именно благодаря своим постоянным сомнениям. Так что сейчас действительно придется все объяснить или хотя бы намекнуть на истинное положение дел.

– Меня опечалил не сам факт, что эти идиоты, Никита и Петр, не смогли найти нужный подход, а то, – последнее слово Еж произнес нарочито громко, хлопнув ладонью по столу, – что были заранее предупреждены и ничего не предприняли, словно не захотели или, – едва слышно, – и того хуже. А если смотреть с другой стороны, то получается, что Барсук поставил этих людей. Его креатура.

– И деньги по слову Барсука тоже повезли, – словно только узрев недоступную истину, с жаром проговорил Сова. – А может, и не было никаких денег, а?

– А может, и яхты потопленной не было? – произнес Змей.

– Яхта была, – Еж подошел к бочонку и зачерпнул ковшиком пиво, – ее потопили на глазах Джона, только тела Марка никто не видел.

– Да, нехорошо получается… Но все же, по гостю что решим? – напомнил Змей о своем вопросе.

– Добрые люди донесли, что в кирпичных домах производят какие-то предметы и сносятся в амбар, а это означает, – Еж сделал глоток пива, – что рано или поздно ими станут торговать. Думаю, нам стоит получить свою долю и в следующий приезд гостя поставить перед ним этот вопрос.

– Поддерживаю! Поддерживаю!

* * *

Ноябрь десятого года, к моему сожалению, практически без боя быстро уступил права зиме, оставляя свои редуты, бастионы и капониры снежной вьюге и морозу. Теперь, что ни день, окрыленный бог Гелиос, облаченный в тонкую, колеблемую ветром тогу, нещадно гнал огненосную квадригу[48] по небесным чертогам, стараясь как можно быстрее скрыться за горизонт. Его золотистые кудри, выбивающиеся из-под сверкающего шлема, подгонявшие колесницу с востока, реяли на ветру, уже с трудом разгоняя темные тучи. И всяк, кто находился на земле, отмечали, как короток стал световой день. Остались в прошлом дивные вечера, когда растения в саду благоухали непередаваемым бальзамом ароматов, созвездия над головой вершили небесный хоровод, а теплый ветер от речки, укрытый ночной мглой, ласкал слух цикадами и успокаивал душу. Туда же канул восторг от нового солнечного дня, украшенный бессчетными, щедро разбросанными возможностями, какие дарует счастливые случаи для исповедующего труд человека.

Всегда чувствовал некий дискомфорт в это время года, а уж в сложившейся ситуации… Мои взаимоотношения с артефактом оставались в самом деле странными, в них ощущалось что-то неестественное, и они напоминали головоломку, которая попалась как-то на глаза и лежит, и никуда девается, наоборот – упорно и неразрешимо все растет и растет. Бесчисленное количество ночей я провел во снах под его влиянием, когда только звездное небо было у меня перед глазами, и огромный серебристый шар посреди бесконечного космоса, и они манили меня к себе. Иногда в такие минуты мне хотелось взлететь. Шар выглядел очень натурально, я видел его металлический отсвет, эти блики полированного покрытия, и мне казалось, что я уже возле него, приближаюсь все ближе и ближе, но он не пускает меня, хотя деваться ему некуда. Я словно оказался связан по рукам и ногам, и все мои попытки проходили впустую. Неприятные сны, хмарь с непогодой и чувство чего-то незавершенного буквально угнетали меня, заставляя смотреть на движения мира из-за стекла окна кабинета. И если бы нынешняя череда лениво упорядоченного времени домашнего сидения не предоставила мне возможность сосредоточиться на отложенных проектах и занятиях, то я бы просто сорвался и уехал куда-нибудь. К счастью, в этот промозглый день, аккурат после урока французского, меня навестил Ромашкин с супругой, и мы наконец-то засели за письменным столом, составляя план, где еще совсем недавно я выписывал сложносочиненные предложения.