Т и х о в. Даша, а что, как нам вдвоем взять и умереть? Дашенька, чем так жить, лучше уж… Тебе и страшно не будет. Я веревочкой перехвачу горло, а после уж и сам. Давай, Даша!

Д а ш а (кричит). Идиот! Отойди! (Выскакивает из кровати.)

Т и х о в. Я… не то… Даша! Я же… нет! Я подумал, что, может, ты устала…

Д а ш а. Ты ненормальный! Ты псих! Шизик! Перетягивай себя! Веревочкой! А меня оставь в покое!

Т и х о в (твердо). Даша, так жить нельзя!

Д а ш а (поспешно одеваясь). А как можно? Как ты живешь?!

Т и х о в. Дашенька… Голубушка моя… Может, поедем к моим старикам?! Не говори пока ни слова… Не говори, родная. Я тебе скажу… (Становится перед Дашей на колени, прижимается к ее ногам.) Ох, какая ты… Какая ты! (Гладит ее ноги.)

Д а ш а. Ну вот, слава богу, нормальный мужчина! Ну зачем мы поедем-то к твоим старикам? Я один раз ездила к своей бабке в деревню. Бабка с лицом как мутный резиновый шар, и вот с утра чуть ли не до света опустит она ко мне этот свой шар и поднимает меня. «Вставай, корова, огород неполеванный стоит!» Неделю прожила и убежала! Дождь пройдет, не выйти во двор! И все сыро и сыро! Да еще твое сырое лицо! Нет, Тихов… Тебя хорошо бы и в самом деле полюбить…

Т и х о в. И полюби! (Он взволнован.) Полюби! Я, может, от любви твоей другим стану! Вдруг да вскроется чего-нибудь такое… Даша, прыгает вот во мне комок какой-то! Больно-то мне как…

Д а ш а (усаживает его на кровать). Ну ты меня и испугал! Давай, говоришь, веревочкой перехвачу! А глаза бешеные! Тебе больше идет, когда ты просто мелешь чего языком! И волосы у тебя мягкие… Ты, наверное, добрый?

Т и х о в. Не знаю я, Даша. Добра никому не делал.

Д а ш а. Никому? Никогда?!

Т и х о в. Нет. Я вот что еще хочу рассказать! Ты уж прости, что все говорю да говорю. Кончил я ГПТУ и, значит, пошел работать уже. Ну и в вечерку. Приглянулась мне одна учительница. Постарше меня, конечно, проводил я ее раз, другой. Зовет она меня к себе. И вот дошло дело до того самого. Я с себя штаны живо снял, гляжу, она как-то странно, ну не так на меня глядит. А у нее зеркало, трюмо большое как раз напротив. Глянул я в него… И стою в нем я. Красный, а главное — это трусы. Большие такие, серые, до колен… И с того момента будто какой пунктик у меня… Я как-то незаметно сам стал на эти трусы походить!

Д а ш а. Забудь… милый мой! Зачем тебе одному столько в себе копить?! Я тоже поначалу… А хозяйка… Знаешь, как она живет? Четыре комнаты! Каждая комната как музей! Красота! Квартиру на валюту купила! Там у нее все на валюту куплено… Но в глазах всегда страх живет… Она по молодости красивая была. Сейчас ее растащило… Глаза голубые, и в них страх! Это ведь она меня одела… А камушки, думаешь, фальшивые? Нет! Настоящие камушки! Я как-то раз думаю: сниму все это барахло, брошу и убегу! А вспомню ресторан, посудомойку… Всю ночь моешь и моешь! Руки распухнут… Спать охота! Выйдешь на улицу, а тебе еще и жить негде! Да ни за что! Ни за что!

Т и х о в. Где же ты ее встретила?

Д а ш а. Да у нашего же ресторана! Вышла подышать, смотрю, стоит дама. Поглядела на меня, а потом спрашивает: «Нет ли у вас спичек?» Я ей подала. Она в ответ мне импортную сигарету. Закурили, разговорились… Поймала она меня! Только иной раз я думаю, что это я ее поймала! Сидим мы иной раз с нею вдвоем… И так в доме тихо, как в гробу! Детей у нее нет, у меня тоже не будет. В любую минуту милиция может прийти… Она обещала меня к себе прописать. Все-то у нее куплено.

В это время заканчивается музыка.

Голос диктора: «В Москве двадцать два часа тридцать минут. Краткая информация о погоде. Сейчас в Москве десять градусов, ветер северный, умеренный. Температура ночью 5—7 градусов выше нуля». Тихов идет и выключает звук. Звонок телефона.

Т и х о в. Да, я слушаю… У нас еще полчаса! Что вы звоните да звоните! Кто ты такая! Крокодил ты! Да! Да! Плюю я на тебя. Вот, тьфу! Слышала? Ну и иди! И зови! И скажу! Крокодил ты! (Бросает трубку.) Говорит, сейчас милицию позову…

Д а ш а. Ты с ума сошел! Если мои документы проверят, а они проверят! Там прописки уже два года нет…

Т и х о в. И у меня прописки нет!

Д а ш а. А как же тебе номер дали?

Т и х о в. Да за деньги.

Д а ш а. Дверь запер?

Т и х о в. Дверь? А! Сейчас закрою! (Подходит к двери, замыкает ее.)

Д а ш а. Ну вот, придется быстренько линять. (Одевается, поправляет постель.)

Т и х о в. Дашенька, как подумаю, что уж никогда тебя не увижу… Обидно, что жизнь над нами верх взяла! Понятно, что мы люди маленькие. Да только где же тогда большие? Где они, которые помогут нам?

Д а ш а. Каждый сам для себя! Все враги! Ты помнишь, как нас в школе оболванивали? Вы должны чувствовать коллектив! Один за всех, все за одного! А в жизни все на одного! Я посмотрела, как люди пробивают себе дорогу! Я не про таких, как ты. Ваше место в троллейбусе и метро. Вы сильные до первой болезни. Дальше? Вас просто выкидывают за порог. Я вижу пенсионеров, инвалидов… Весь этот хлам человеческий! Ты понимаешь, у нас нет шанса, его никому не дали. Если у тебя есть талант, ты вырвешься, может быть, а как те, у кого его нет? И не вырваться! Ты ведь сам сказал, что тьма-тьмущая нерожденных! А мы, избранные? По молодости лет ходить с печатью энтузиазма на физиономии? Петь туристские песни?! Мне же во всем отказано. Правда, ждать не надо, ни к чему. Нет, правда! Мой сверстник,