Шрифт:
Интервал:
Закладка:
После этого заключения, трёхиншевая[2] медная фигурка, весьма узнаваемо изображающая хитро прищурившегося леммана, уже не вызвала у орчанки особых чувств. Вот, совсем не вызывала. Как и отпечаток чьего-то пальца на краю длинного халата торговца, кстати, удивительно похожего на тот, в который была сейчас укутана сама Дайна. Ну да, подумаешь, отпечаток пальца на медной игрушке! Дефект отливки, не более. И плевать, что фигурка совершенно точно не литая, а такая же «мятая», как и остальные выставленные здесь… экспонаты. Это бывшая ученица артефактора могла утверждать со стопроцентной точностью, поскольку структуру и внутреннее напряжение различных материалов давно научилась чувствовать кончиками пальцев. Ещё бы… это же первейшее умение для её специальности!
Прогнав воспоминания о временах своей учёбы, Дайна вернула статуэтку на полку и, смерив неровный ряд разнокалиберных фигурок нервным взглядом, вернулась на кухню, где уже призывно свистел закипающий чайник и шкварчало на сковороде рубленое земляное яблоко в облаке яичной болтушки. Вот, кстати! Чайник со свистком… ещё одна удивительная вещица в коллекции хозяина этого дома. И ведь простая, как… как медный фарт! Ни единого зачарования, никакой артефакторики, но нигде и никогда раньше орчанка ничего подобного не видела.
Девушка фыркнула, вспомнив, как подпрыгнула на стуле, впервые услышав этот звук, раздавшийся у неё за спиной, и как удивлённо пялилась на захлёбывающийся от свиста, отчаянно бьющий струёй пара вверх, чайник, пока метавшийся по квартире Грым не снял этот «паровоз» с плиты. Да… а синий был таким забавным, когда суетился вокруг неё, пытаясь одновременно согреть, накормить и тёплой одеждой снабдить. Всё боялся, что она простынет после их фееричного побега. Ха! Это он моря не нюхал. Не видел, как команда сутками борется за выживание, стоя по колено, а то и по пояс, в холодной солёной воде, как матросы крепят на верхней палубе сорванный груз под ледяным дождём и ударами волн, как пронизывают насквозь любую одежду и тело, выдувая из него душу, суровые северные ветры приполярных вод…
Но, всё-таки, забота Грыма была приятна, да. Последним, кто так заботился о ней, был двоюродный дедушка, но его больше нет… а теперь нет и тех, кто его убил и отнял у Дайны её последний дом и последнего родственника. Пошли ур-роды на корм морским змеям. И драхх с ними! А Грыму… Грыма она отблагодарит. Обязательно. Если бы не он, быть бы Дайне бессловесной рабыней, если и вовсе не бессмысленным овощем… до конца своих дней.
Орчанка сжала кулачки и уставилась невидящим взглядом в темноту за кухонным окном, не обращая ни малейшего внимания на катящиеся по щекам жгучие слёзы. И было в нём так много всего. Боль от потери и тоска по дому, злость на захвативших «Ласточку» бандитов и… облегчение от того, что эта страница жизни перевёрнута. Сумбур в мыслях, сумбур в чувствах.
И стынущий поздний ужин на столе маленькой кухни в доме на окраине Тувра. В себя Дайна пришла от жутко громкого паровозного гудка и заходившего ходуном колченогого стула под попой. Впрочем, ходуном, кажется, ходил весь дом, сотрясаясь от грохота колёс грузового состава, катящегося куда-то в сторону Дортмутских доков.
Тряхнув гривой давно выпущенных из плена «тюрбана» кое-как расчёсанных нехитрой женской волшбой волос, орчанка глянула на своё отражение в тёмном оконном стекле и, зло стерев со щёк успевшие подсохнуть солёные дорожки, решительно схватилась за вилку и столовый нож. Переживания переживаниями, а поесть нужно, тем более, что, в отличие от жареных земляных яблок, яичница ждать не будет. Холодную её есть противнее, чем размазывать слёзы по зарёванной мордахе, жалея себя. А потом стоит занять себя каким-нибудь делом, например, приготовить явно решившему задержаться где-то до утра хозяину дома будущий завтрак, да и прибраться на кухне не мешало бы.
* * *
Домой я вернулся сильно за полночь, когда моя гостья уже давно спала. С удивлением обнаружив на кухне полный порядок и даже отдраенную до блеска ванну, я было сунулся в продуктовый ларь, чтобы подкрепиться чем-то посерьёзнее пирожных и крекеров, бултыхающихся в чае, наполнившем мой желудок во время визита к хафлам, но тут нос уловил аромат, исходящий от чугуняки, стоящей на едва теплящейся плите, и я, повинуясь руладам своего голодного брюха, свернул с проложенного курса. Подняв крышку, я обнаружил под ней целый котелок тушёной картохи с мясом, ароматной, вкусной… М-да, а я-то думал, что девчонка уползёт отсыпаться сразу после помывки. Ну, что сказать? Спасибо, зеленоглазая!
Картофель, или, как его здесь принято называть, «земляное яблоко», он же на франконский манер — «потат», оказался чуть ли не единственным овощем, который моё новое тело принимало без претензий. Да и то лишь в присутствии мяса… или сала. Нет, если бы даже на плите обнаружилась просто жареная на постном масле картошка, я бы ей не побрезговал, но пришлось бы всё же лезть в продуктовый ларь и «догоняться» чем-нибудь мясным, чтобы протолкнуть жарёху в желудок. И тем больше была моя благодарность сладко сопящей в комнате на диване орчанке, не иначе как своей женской интуицией почуявшей, что на самом деле требуется голодному синему носорогу, отмотавшему по предместьям Тувра не меньше полусотни миль.
А вот с местом для сна пришлось немного повозиться. Впрочем, особой проблемы здесь не было. Кинуть на пол у каминного зева толстый шерстяной плед с брикаэном цветов Серой стражи[3], плюхнуть под голову свёрнутую куртку, и можно укладываться. Моему нынешнему «дубовому» телу что перина, что сосновые доски… разница невелика.
Утром меня разбудил не привычный гудок драххова паровоза, а топот чьих-то маленьких ступней по деревянному полу. Спросонья я даже не понял, что происходит, но всё же оклемался, вспомнил события прошедших суток и лишь после этого, осознав, что никаких врагов вокруг нет, сумел успокоить бешено колотящееся сердце.
Открыв один глаз, я с некоторым удивлением понаблюдал за делающей какую-то странную зарядку, полуобнажённой орчанкой и невольно облизнулся от открывшихся мне весьма завлекательных видов… чтобы
