Повитуха помогла мне подняться на ноги и отвела в уголок Красного шатра на одеяла. Другие женщины все еще спали.

- Ты видела что-нибудь во сне? - спросила Инна. А когда я кивнула, задала следующий вопрос: - И какую форму она приняла?

Как ни странно, я поняла, о чем говорит повитуха, но не знала, как назвать существо, которое улыбалось мне. Я никогда прежде не видела ничего подобного: то ли женщина, то ли животное; сама огромная, кожа черная; зубы-клыки скалятся в усмешке. Я попыталась описать всё это Инне, и она была озадачена, а затем спросила:

- Она сидела в воде?

Я кивнула, и Инна улыбнулась.

- Я же говорила, что вода - твоя судьба. Ты видела очень древнюю египетскую богиню Тауэрт, которая живет в реке и смеется огромным ртом. Она дарит матерям свое молоко и защищает всех детей. - Повитуха расцеловала меня, а затем ласково ущипнула за щеку. - Это всё, что мне известно о Тауэрт, Дина, и, признаться, ни разу в жизни я не встречала женщину, которой бы она являлась. Должно быть, это сулит тебе удачу, малышка. А теперь давай-ка спать.

До самого вечера я не в силах была открыть глаза, мне снилась золотая луна, растущая у меня между ног. А следующим утром мне оказали честь первой выйти на улицу, чтобы приветствовать появление новой луны в небе.

Когда Лия сказала Иакову, что его дочь достигла совершеннолетия, оказалось, что он уже знает об этом. Инбу проболталась мужу-Левию, а он нашептал отцу о «мерзостях», которые творились в Красном шатре. Ханаанеянка была потрясена ритуалом, с помощью которого меня посвятили в древние заветы земли, крови и неба. В семье Инбу даже и не слыхали про церемонию открытия женского лона. И когда она сама вышла замуж за моего брата, ее мать наутро после первой брачной ночи вошла в шатер, чтобы забрать окровавленное одеяло - на случай, если

Иаков захочет увериться, что невеста была девственницей и он не напрасно заплатил выкуп. Можно подумать, моему отцу было очень приятно смотреть на женскую кровь.

И вот теперь Инбу рассказала Левию о жертвоприношении в саду, дополнив историю своими собственными домыслами, и он с этим отправился к Иакову. Мужчины ничего не знали о том, что творится в Красном шатре, да Иаков и не стремился об этом узнать. Его жены выполняли свои обязательства перед ним и богами, и он не хотел ссор в семье. Однако теперь отцу нельзя было и дальше притворяться, будто понятия не имеет, куда делись терафимы Лавана. И к тому же, узнав о том, что его домочадцы поклоняются богам, которых он сам отвергал, глава семейства просто не мог оставить это без внимания.

Иаков позвал Рахиль и приказал ей принести домашних богов, которых она взяла у Лавана. Он собрал все фигурки, отправился в какое-то неизвестное нам место и разбил там идолов, одного за другим. А затем тайно закопал осколки, чтобы впредь никто не смог совершать над ними возлияния.

На следующей неделе Ахава потеряла ребенка, и Зелфа сочла это карой за проявленное кощунство и дурным предзнаменованием. Лия же совершенно не беспокоилась о терафимах.

- Они были спрятаны в корзине на протяжении нескольких лет, и это не причиняло нам вреда. Беда в том, что жены наших сыновей не следуют нашим традициям. Мы должны лучше учить их. Мы обязаны сделать их своими собственными дочерями.

А потому моя мать взялась за обучение Ахавы и Шуи, жены Иуды. В последующие годы она также пыталась учить Хесю, невесту Иссахара, и супругу Гада Орит. Но они так и не пожелали отказаться от путей, которым следовали их собственные матери.

Предательство Инбу оставило глубокую прореху в ткани нашего бытия, и рана эта не заживала. Жены Левия и Симона больше не приходили в Красный шатер, в новолуние они оставались под своим кровом и держали своих дочерей при себе.

Иаков начал хмуриться при виде Красного шатра.

С каждой новой луной я занимала свое место в Красном шатре и узнавала от матерей, как не допустить, чтобы мои ноги касались голой земли, как удобнее сидеть на тряпке, покрывающей солому. Моя жизнь обрела ритм в соответствии с растущей и убывающей луной. Время вращалось вокруг моего тела, и по мере того как росли и наливались груди, то появлялась, то исчезала боль.

Я больше не считала матерей совершенными существами, но с нетерпением ждала тех дней, когда останусь наедине с ними и с другими кровоточившими женщинами. Однажды, когда мы сидели в Красном шатре, Рахиль заметила, что это напоминает ей старые времена в Харране.

Но Лия сказала:

- Это совсем не то же самое. Теперь у нас много прислужниц, а моя дочь сидит на соломе вместе с нами.

Билха заметила, что слова моей матери больно ранили сердце Рахили, которая всё еще жаждала иметь дочь и не отказалась от надежды. И моя добрая маленькая тетя поспешила вмешаться:

- Ах, Лия, согласись, ведь и вправду приятно снова сидеть вот так впятером. Ада улыбнулась бы, глядя на нас. - Имя бабушки сработало безотказно, и напряжение исчезло. Но все же обида была нанесена, и былое охлаждение, некогда разделявшее двух сестер, вернулось.

Вскоре после того, как мы обосновались в тени горы Эбала, Инна и Рахиль помогли явиться на свет крупному мальчику, сыну одного из наших работников. Мать выжила, что редко случалось при первых родах, когда младенец оказывался таким здоровяком. Вскоре женщины с окрестных холмов и даже те, что жили за пределами долины, начали посылать за ними, если ожидали трудных родов. Пошли слухи, что Инна и Рахиль, в особенности Рахиль, связанная кровными узами с Оракулом из рощи Мамре, умеют усмирить Ламашту и Лиллаке, древних демонов, жаждущих крови новорожденных.

Много раз я ходила с тетей и постаревшей Инной, которой теперь нужна была опора, а также требовалось, чтобы кто-нибудь носил ее увесистую сумку. Горные жители удивлялись, что повитухи берут с собой незамужнюю девушку. Но в долине это никого не интересовало, и женщины, рожавшие впервые, иные моложе меня, просили, чтобы я держала их за руку и смотрела им в глаза, помогая преодолеть боль.

Хотя я была уверена, что мои наставницы ведали о рождении младенцев буквально всё, Рахиль и Инна постоянно стремились получить новые знания, увлеченно расспрашивая других женщин, где бы ни оказались. Их порадовала особая