Вез-з-зу, вез-з-зу — гудят моторы немецких бомбардировщиков. В воздухе началось раньше, чем на земле. Предупреждение о налете от постов ВНОС как всегда опоздало, хотя звук моторов самолетов слышен на много километров без всяких звукоуловителей. Вез-з-зу, вез-з-зу. А что везут? Известно что — бомбы, то есть смерть. А город к такому массированному налету не готов. Несколько дней никого, кроме одиночных разведчиков, к нам не залетало, только все расслабились, и вот он — немецкий сюрприз. Немцы бомбят заводы «Коминтерн» и «Электросигнал», переправы через Дон и Воронеж, а также расположенные на левобережье заводы синтетического каучука, авиамоторный номер шестнадцать и авиастроительный номер восемнадцать. Часть этих заводов была эвакуирована на восток еще в сорок первом, и сейчас немцы вываливают бомбы на пустые корпуса.

— Совмещай, вправо десять!

— Ветер три, азимут ветра сорок, — включается в работу сержант Федонин, — высота сорок два!

Из окопа ПУАЗО мужской бас перемежается со звонким женскими голосами: «Есть ветер три, азимут сорок», «Включен», «Есть высота сорок два». Затем доносится: «Цель поймана», и тут же «Параметр», «Совмещай». Цель уже сопровождается расчетом ПУАЗО, вот-вот пойдут данные на орудия. Наконец я слышу: «Есть совмещение», «Готово». Все, теперь начинается работа орудийных расчетов.

— Темп десять, — командует Шлыков, — совмещай!

Его команды расчеты и так прекрасно слышат, но по уставу я попугайствую.

— Совмещай!

Стволы орудий дрогнули и начали движение. Со стороны кажется, что они вслепую обнюхивают воздух, на самом деле их ведут зоркие глаза расчетов дальномера и ПУАЗО, дополненные хитрой электротехникой и механикой.

— Огонь!

Г-гах! Хороший залп, дружный, без задержек. Звенят выброшенные гильзы, лязгают затворы.

— Откат нормальный!

Когда грохот залпа стихает, в уши опять лезет назойливое вез-з-зу, вез-з-зу. По сути, дальше мне делать нечего, даже команды дублировать не надо, и я наблюдаю за результатами нашей стрельбы. Вспышки разрывов и черные дымки пятнают небо вокруг крохотных черных крестиков. Самолеты продолжают медленно плыть в бездонной синеве, никакого внимания не обращая на нашу стрельбу. Интенсивность появления пятен и их количество резко возрастают — к стрельбе по цели присоединяются другие батареи нашего дивизиона. Теперь вступает в действие закон больших чисел — рано или поздно, но мы должны в кого-нибудь попасть. А может, сегодня немцам повезет. Судя по вибрирующему звуку, это Хейнкели-111, у «юнкерсов» звук другой, более ровный.

А вот и первый результат: один из самолетов вываливается из строя, поворачивает, ложится на обратный курс и тянет на запад. Еще один бомбардировщик выполняет тот же маневр, но обратно идет вроде со снижением. Можно не сомневаться, перед поворотом они избавились от своего груза. Надеюсь, не над городскими кварталами. Самолеты идут в сплошном ковре разрывов, сейчас по ним бьют оба наших полка, больше полусотни стволов. Строй их начинает рассыпаться, это несколько дезорганизует зенитный огонь. Наконец самолеты поворачивают обратно и скоро выходят из зоны обстрела.

— Стой! Прекратить огонь!

На сегодня, похоже, всё — отстрелялись. Никого не сбили, максимум парочку повредили, чтоб им до фронта одного километра не дотянуть. Над городом поднимаются черные клубы — что-то горит. А нам еще предстоит «И-и-и, раз! И-и-и, два!» — чистка орудий. Вот сволочи — никому покоя не дают. Девчонки постоянно посматривают в сторону Воронежа. Это их родной город, там у них остались родные и близкие. Надеюсь, город и горожане пострадали не сильно.

На следующий день мы узнали, что во время налета в Пионерском Саду проходил какой-то праздник. Одна из бомб попала на площадку, где в тот момент находилось много детей. Вторая взорвалась во дворе ФЗУ, увеличив количество погибших и раненых. Какой-то фриц, то ли получивший повреждение, то ли просто струсивший входить в зону действия основных сил ПВО, разгрузился над городом. Общее количество жертв той бомбежки — почти триста человек, около трети из них — дети.

Незаметно подкралась годовщина моего пребывания в этом времени. Все больше убеждаюсь, что это — действительно наша история, а не какая-то параллельная реальность. Все известные мне события происходят в соответствующие даты, и каких-либо расхождений я не замечаю. Отсюда вопрос: как мои действия скажутся на будущем? Или мое воздействие на общую историю настолько ничтожно, что никакого влияния на ход истории не оказывает? А как же тогда судьбы отдельных людей — на них-то я влияю, и порой очень сильно? Вопросы, вопросы, а будут ли когда-либо ответы — неизвестно. Как неизвестно, зачем и каким образом я попал сюда. Есть ли у этого переноса какая-то цель, или это была чистой воды случайность? Как в комедии: шел по улице, поскользнулся, упал, потерял сознание, очнулся — гипс. На всю голову.

— И-и-и, раз! И-и-и, два!

Пыж, наконец, выскочил из ствола. Я подобрал его и критически осмотрел намотанную на него ветошь — грязновата. Надо бы еще раз пыжевание повторить, но за день расчет и так вымотался, а орудие мы не на консервацию ставим. Если не сегодня ночью, то завтра днем опять будет стрельба, поэтому я махнул рукой.

— Шабаш, мужики, на сегодня все. Отдыхайте!

Народ обрадованно зашевелился, загомонил, тем более что ужин скоро подоспеет. Им хорошо — своей судьбы дальше ужина они не знают, а меня угнетает предчувствие скорой беды. Точной даты я не знал, но чувствовал — скоро начнется. Налеты бомбардировщиков и полеты разведчиков участились, огонь приходится открывать практически каждый день. Из хороших новостей — Олечка и, вероятно, стоящий за ней неведомый особист вроде бы от меня отстали — не до меня им сейчас. После трагедии середины июня в городе ловят ракетчиков, якобы указавших цель немецкому самолету. Откуда-то появился слух, что самолет, сбросивший бомбы на Пионерский Сад, был сбит, а пилотом его оказалась женщина. Ерунда. Никого в тот день не сбили, да и о женщинах-пилотах в бомбардировочных эскадрах люфтваффе я ничего не слышал. А может, и были.

Сегодня городу опять досталось — над центром поднимается султан черного дыма, горит какое-то большое здание.

Сан Саныч закончил возню с прицелом и подошел ко мне. Присел рядом.

— Чего такой смурной, командир?

— Да так, Саныч, мысли всякие в голову лезут.

Как выяснилось, тяжелые думы одолевали не меня одного.

— У меня вот тоже мысли. Как думаешь, чем все это закончится?

О чем говорит Сан Саныч, я понял сразу. Понял и подозрительно на него посмотрел. Да нет, не может быть, уж если он стукач, то кому тогда можно верить. Видимо, бывшего лесного техника одолевали те же думы, что и меня. Однако ответил я максимально осторожно.

— Думаю, что скоро у нас будет возможность еще одну звездочку на стволе нарисовать.

— Справа или слева?

На правой стороне ствола у нас нарисована одна звездочка — за сбитый «мессер». На левой — три, по числу подбитых танков.