– Да забудь ты про него, – отмахнулся Паша. – Гоша Гошин ни на что не способен, кроме как на круговые подтяжки. Значит, ничего подозрительного ты тогда не заметил…

– Хрену мало было, а так – ничего.

– А двух Бошек… две Башки… Тьфу ты! Может, ты двух Фёдоров заприметил? Один в фонтан ссал, а другой в это время в сортире зубы чистил. Не видел?!

– Ой… Как это? – Феликс мелко перекрестился. – Как это один ссал, другой зубы чистил?!

– Значит, не заприметил, – грустно вздохнул Горазон. – Толку от тебя…

– Хрену мало было, – виновато потупился Феликс. – А народу много. Разве ж всё заприметишь?! Я, как ни шкерился, меня в гардеробной всё равно застукали!

– Кто?! – оживился Паша.

– А очкастая эта! Репетиторша! Забыл, как её зовут.

– И что она? Какого чёрта ей в Идиной гардеробной понадобилось?

– А вот и я ей сказал: какого чёрта тебе, пупырышка, тут надо?! А она: вот уж не знала, что в гардеробных теперь едят! А я: поросят на всех не напасёшься, а уж хрену тем более! А она – цап парик с полки! Оревуар, говорит, подавитесь вы своим хреном!

– Какой парик?

– Ну, не знаю. Рыжий какой-то. У Иды их там миллион.

– Так, – подскочил Пашка и в волнении заходил по гаражу, забыв, что может летать. – Парик… Рыжий. Сунулась потихонечку в гардеробную, а там ты с хреном! Зачем?!

– Так это… мало его было… – испугался Феликс Пашкиного напора. – А народу-то до хренища, много то есть…

– Да пошёл ты со своим хреном! Зачем ей парик нужен был?!!

– Н-не знаю. Бабы они любят ымидж менять. – На Феликса напала трясучка – вставные челюсти клацали, руки тряслись, шапчонка на голове от тремора съехала на нос.

– Не-ет, тут не ымидж, тут что-то другое. Кто такая эта репетиторша? – заорал Пашка.

– Женщина. Баба. Корова коровой, глазу зацепиться не за что.

– Что она в доме делает?

– Французский язык репетирует. Репетировала… Адью, парле ву франсе, уи, уи, уи! – в порыве угодить Горазону Феликс вдруг принялся отвешивать мушкетёрские поклоны, сорвав с головы шапку.

– Уи, уи, уи, – передразнил его Пашка. – Зачем Иде французский понадобился на второй сотне лет?

– Ты меня спрашиваешь? – Феликс прервал свой танец и замер в поклоне, прижав шапку к груди. – Скажи спасибо, что она синхронному плаванью не захотела учиться.

– Кто рекомендовал эту… репетиторшу?

– Не я!

– Кто?!

– Может, ты?!

– Остряк ты, Феля. Две Башки и репетиторша в краденом парике. Отлично! Интересно, от призрака в милиции примут заявление?

– А ты попробуй!

– Пошёл ты… – разозлился Пашка.

– На хрен? – заискивающе заглянул ему Феликс в глаза.

– Да хоть бы и туда.

Пашка взмыл и приготовился раствориться, тем более, что подкрадывался рассвет.

– А с этим что делать? – указал Феликс на связанного Гошина.

– Накорми и отпусти.

– Зачем кормить-то? – возмутился старик.

– Добрее будет.

– Эй, павлинов жареных будешь? – пнул ногой Феликс Георгия Георгиевича.

Пашка захохотал и улетел.

Ему было над чем подумать.

– Мадам, почему бы вам не повеситься? Это малозатратно, эффективно и очень зрелищно. Представляете, вы висите такая стройная, грациозная, соблазнительная донельзя, язык набоку, глаза выпучены, лицо синее-синее…

– Сейчас пристрелю, – пообещала Полина, подняв пистолет и прицелившись Лидии в лоб. Полина полулежала на кровати, а Лидия сидела в кресле напротив неё.

Жизнь заканчивалась бесславно, бессмысленно, а главное – крайне преждевременно. Никогда не отметить ей столетнего юбилея, не выйти замуж за принца, никогда, никогда, никогда…

– А ещё можно принять снотворное, – продолжила Лидия дразнить Полину. – Заснёте себе тихонечко, дыхание остановится, конечности сведёт судорогой, морду слегка перекосит, может быть вырвет, а, может, и нет…

– Пах! – изобразила Полина выстрел.

Лидия зажмурилась и вжалась в кресло. Не то, чтобы она мечтала поскорей получить пулю в лоб, нет, просто нужно было что-то делать, а сделать она ничего не могла.

Бессилие казалось страшнее пули.

– Дура, – сказала Лидия. – Чего ты добиваешься?

– Счастья. Большого личного счастья.

Они сидели уже давно – весь день, весь вечер, всю ночь и вот уже утро, – а дядя Гоша и не думал спасать Лидию. За всё это время только Женька крикнула басом из-за двери: «Я спасу тебя, Лидка!» И всё.

– А ещё можно сделать харакири, – предложила Лидия. – Чик, и кишки навыворот. Можно с крыши спрыгнуть, это сейчас модно, главное – за бельевые верёвки не хвататься, когда летишь.

– Замолчи! – заорала Полина. – Неужели ты не боишься, что я продырявлю тебе башку?!

– Боюсь. Но чему быть, того не миновать, – вздохнула Лидия. – И вообще, почему вы решили, что если дядя Гоша узнает, что я у вас в заложниках, то он немедленно прибежит домой? Разве ему на меня не плевать?! Он и знать-то меня не знает!

– У него репутация, если тебе известно, что это такое. Как только общественности станет известно, что по вине известного пластического хирурга погибла молодая красивая девушка, его карьере придёт конец. Конец! – Полина захохотала и с опасной небрежностью потрясла пистолетом в воздухе.

– Общественность… – тихо повторила Лидия. – Какое скучное, безликое слово. На вашем месте я бы не стала делать ставку на эту общественность. Дядю Гошу эта общественность может не посчитать виноватым, если вы меня застрелите. Подумаешь, жена – дура! При чём здесь муж?! – С одной стороны это было весело – дразнить Полину, с другой – смертельно опасно.

Словно в подтверждение этого, Полина выстрелила в потолок. Сверху на Лидию посыпалась белая крошка. Она засмеялась.

– Если вы застрелите меня, мадам, у вас не будет заложницы!

В дверь осторожно постучали.

– Простите, ещё есть смысл искать Георгия Георгиевича? – спросил вкрадчивый голос Фрадкина.

– А ты его ещё не нашёл?! – заорала Полина, вскакивая с кровати и подбегая к двери. – Не нашёл, гнилая медицинская трубка?!! – Полина невоспитанно плюнула в замочную скважину.

– Георгий Георгиевич не отвечает ни по одному из своих телефонов, – тем же вкрадчивым тоном объяснил Фрадкин. – Но мы обязательно найдём его! И непременно вернём в лоно… этой… как её…

– Семьи! – подсказала Полина и опять плюнула в скважину.

– Скажите, Полина, Лида жива? Я слышал выстрел…