является синапс из книги Шеррингтона «Интегративная деятельность нервной системы»[38]. По мере совершенствования средств и методов умозаключения уступили место прямому наблюдению, что дало огромный прогресс для физиологии. Другой способ справиться с умозаключениями – придать им респектабельность, превратив их в явную модель или систему. Возникла своего рода термодинамика нервной системы, в которой общие законы или принципы устанавливаются практически без прямой или косвенной ссылки на соответствующие части нервной системы. Теория информации и кибернетика внесли свой вклад в такого рода спекуляции о том, что происходит внутри головы. Такая модель или система может применяться как к ментальному, так и к физическому миру или даже к обоим, и поэтому проблема дуализма, похоже, избегается. Не будет ли модель нервной системы служить до тех пор, пока физиология не станет совершеннее?

Я считаю, что ответ отрицательный. Изучение концептуальной системы понятий о нервах и поведении в значительной степени касается тех «мыслительных процессов», которые обсуждались в главе 7 и которые, как мы видели, достаточно реальны на уровне поведения, но являются лишь сомнительными метафорами, когда переносятся внутрь. И подобно изучению сознания или реальной нервной системы, модель или система продолжает обращать внимание внутрь, прочь от генетической и личной истории.

14

В заключение

Введение содержит двадцать утверждений, которые часто звучат о бихевиоризме, и все они, на мой взгляд, неверны. Пришло время рассмотреть их в свете остальной книги.

1. МОЖНО СКАЗАТЬ, что методологический бихевиоризм и некоторые версии логического позитивизма игнорируют сознание, чувства и душевные состояния, но радикальный бихевиоризм не «обезглавливает организм»; он не «сметает под ковер проблему субъективности»; он не «сохраняет строго бихевиористскую методологию, рассматривая интроспективные данные просто как вербальное поведение»; и он не был разработан, чтобы «позволить атрофироваться сознанию». Что радикальный бихевиоризм говорит о сознании, так это следующее:

1. Стимуляция, возникающая внутри тела, играет важную роль в поведении.

2. Нервные системы, через которые она действует, развились благодаря своей роли во внутренней и внешней жизни организма.

3. В том смысле, в котором мы говорим, что человек осознает свое окружение, он также осознает состояния или события в своем теле, находясь под их контролем в качестве стимулов. Боксер, которого «отправили в нокаут», не реагирует на текущие стимулы ни внутри, ни вне его кожи, а человек может продолжать говорить, «не осознавая, какое воздействие он оказывает на своих слушателей», если это воздействие не контролирует его поведение. Наука о поведении отнюдь не игнорирует сознание в этом смысле, она разработала новые способы его изучения.

4. Человек становится сознательным в другом смысле, когда вербальная общность организует условия, при которых он не просто видит объект, но и понимает этот факт. В этом особом смысле сознание, или осознание является социальным продуктом.

5. Интроспективное знание своего тела – самопознание – несовершенно по двум причинам: вербальная общность не может поставить самоописательное поведение под точный контроль личных стимулов, и не было возможности для эволюции нервной системы, которая поставила бы под этот контроль некоторые очень важные части тела.

6. В этих пределах самопознание полезно. Вербальная общность задает вопросы о личных событиях, потому что они являются сопутствующими продуктами внешних причин, о которых она может сделать полезные выводы, и самопознание становится полезным для индивидуума по тем же причинам.

7. Не предполагается никаких особых свойств разума. Физический мир порождает как реальные действия, так и материальные условия внутри тела, на которые человек реагирует, когда вербальная общность организует необходимые условия.

Другие виды также обладают сознанием в смысле нахождения под стимульным контролем. Они чувствуют боль в значении реакции на болевые стимулы, так же как они видят свет или слышат звук в значении соответствующей реакции, но никакие вербальные условия не приводят их к осознанию боли как ощущения того, что они чувствуют, света или звука как видения того, что они видят, или слышания того, что они слышат.

Полностью независимая наука о субъективном опыте имела бы не большее отношение к изучению поведения, чем исследование того, что люди чувствуют в отношении огня, к изучению горения. Опыт также не может быть отделен от физического мира в той мере, в какой это необходимо для того, чтобы сделать такую науку возможной. Различные вербальные общности порождают разные виды и объемы сознания или осознания. Восточная философия, психоанализ, экспериментальная психология, феноменология и мир практических дел приводят к наблюдению совершенно разных чувств и состояний ума. Независимая наука о субъективном была бы также и независимой наукой о вербальных общностях.

Должны ли мы заключить, что все, кто рассуждал о сознании как форме самопознания – от греков до британских эмпириков и феноменологов, – потратили время впустую? Возможно, так и есть. Они заслуживают того, чтобы обратить внимание на отношения между человеком и его окружением (научное изучение стимульного контроля во имя ощущений и восприятия возникло из философских интересов такого рода), но они направили исследование в сторону от предшествующих событий в его внешней истории.

2. ТРУДНО ПОНЯТЬ, почему так часто говорят, что бихевиоризм пренебрегает врожденными талантами. Неосторожное замечание Уотсона о том, что он может взять любого здорового младенца и превратить его во врача, юриста, художника, начальника торгового предприятия и, да, даже в нищего или вора, вряд ли можно считать причиной, поскольку сам Уотсон неоднократно ссылался на «наследственность и привычки» людей. Некоторые бихевиористы, в частности Джейкоб Роберт Кантор, минимизировали, если не отрицали, генетический вклад, а другие в своем энтузиазме по поводу того, что можно сделать с помощью окружающей среды, несомненно, вели себя так, как будто генетические задатки не имеют значения, но мало кто стал бы утверждать, что поведение «бесконечно податливо».

Социальные и политические вопросы, вероятно, сыграли большую роль, чем кажется, и некоторые из них недавно стали общеизвестны. Мнение о том, что окружающая среда практически ничем не обусловлена, оказало влияние на образование. Учащиеся делятся на тех, кого учить не нужно, и тех, кого нельзя, а доктрина всеобщего образования оспаривается на том основании, что некоторые дети по сути своей необучаемы. Но роль наследственности и среды должна быть выявлена путем наблюдения, а не назначена в соответствии с политическими убеждениями. Виды различаются по скорости, с которой они могут быть обучены, а также по характеру и размеру репертуаров, которые они могут поддерживать, и вполне вероятно, что люди демонстрируют аналогичные наследственные различия. Тем не менее топография, форма или поведение лишь в редких случаях подвергаются изменениям. Сказать, что интеллект или какая-то другая способность или черта на двадцать процентов зависит от окружающей среды и на восемьдесят – от генетики, не значит сказать, что двадцать процентов поведения человека связано с условиями подкрепления, а восемьдесят – с генетической одаренностью. Воспитайте одного