— Придется, моя девочка. Мне нужно знать. Понимаешь? Скажи, как мне тебе помочь?

Его голос звучит так тепло, ласково, но мою плотину эмоций прорывает, когда улавливаю в нем искренность. Костя впервые так говорит со мной. Без повелительных ноток, давления и отстраненности. Начинаю рыдать, громко, истерично, некрасиво.

— Умница моя. Отведи душу, — его объятия становятся крепче. Говорят, когда ребенок падает, нельзя акцентировать на этом внимание, нужно дать понять, что ничего страшного не произошло, чтобы у ребенка не началась истерика. Сейчас же Константин намеренно ковырял мою рану, выпуская наружу весь гной.

Когда я успокоилась, лишь вздрагивая от всхлипываний, он поднялся вместе со мной. Мне было так тепло и уютно, но очарование этим моментом начало блекнуть, как только мы оказались на пороге его спальни.

Он опустил меня на кровать, ушел на пару минут в ванную, а вернувшись принялся аккуратно раздевать.

— Костя, прости, но я не… настроена.

— Я знаю. Я тоже.

С себя он стянул одежду гораздо быстрее, буквально в два рывка, подхватил мое безжизненное тельце на руки. Оказывается в ванной набиралась вода, он погрузился в нее вместе со мной, укладывая меня на себя.

Когда мы удобно расположились, а вода почти полностью накрыла наши тела, Костя ногой перекрыл воду.

Мы просто лежали в молчании. Я грелась его теплом и заботой. Когда дыхание полностью пришло в норму, Костя подцепил пальцем мой подбородок. А затем зачерпнул в ладонь воду и начал умывать меня, как ребенка. Мне стало так смешно, но безумно приятно. Глупо улыбаясь, я не сопротивлялась.

— Ну, — вытерев тыльной стороной ладони мое лицо, — готова говорить? — Хорошее настроение тут же испарилось. Не знаю в чем проблема. Сложно обнажать душу. Если быть совсем откровенной, то наверное я боюсь столкнуться с непониманием и осуждением или еще хуже обесцениванием внутренних переживаний. — Ты и сама знаешь, что у меня туго с пониманием эмоций. Мне не все равно, Рита. Просто мне сложнее… Я обещал тебе, тогда на свадьбе, что мы будем счастливы. Так помоги мне.

— Я ее ненавижу, — слова вырвались сами из моих уст. Я испугалась и в то же время сама начала стыдиться собственных чувств. Вслух это звучит еще хуже. — Не все время. Только после ее смерти я поняла, как мне было тяжело и обидно. Оказывается, пока она была жива, я глушила в себе обиды, игнорировала их, надеясь на лучшее. Радуясь тем недолгим перерывам, когда мама вновь становилась собой. Несознательно я блокировала все негативные эмоции. И сейчас вместо того, чтобы горевать я вновь и вновь прокручиваю в голове весь тот ужас, через который я прошла по ее вине. Я все время злюсь, и в то же время стыжусь себя. Я считала, что люблю ее безусловной любовью. Ни за что, просто за то, что она моя мама. А сейчас я осознала, что просто моя маленькая внутренняя девочка, недополучившая любви, надеялась вернуть маму ради себя самой. Я мечтала о ее трезвости исключительно ради себя, а не ради нее. И теперь, когда вместе с ней я лишилась той надежды, меня переполняют все эти отвратительные чувства и ощущения. Я ужасный человек и дочь.

Костя внимательно слушал мои сбивчивые объяснения, на его лице, как всегда не было ни одной эмоции.

— Рита, ты необыкновенная дочь и человек. Тебе не за что себя бичевать. Все твои эмоции имеют право на существование. Я мало, что в этом понимаю, но точно знаю, что вы обе любили друг друга той самой безусловной любовью. Просто она оказалась слабее тебя, в ней не было того стержня, что есть в тебе. Ты сильная девочка.

Он говорил серьезно и кажется искренне, но я все равно недоверчиво хмыкнула.

— Это я-то сильная?

— Ты была рядом с ней, боролась за двоих. Сам факт того, что ты не отказалась от нее — говорит о многом. Ты слишком строга к себе. Прими свои чувства, слишком долго ты держала их под замком. Думаю тогда тебе будет проще их пережить и отпустить.

Его слова меня удивили и в то же время, словно смахнули с моих плеч тяжелый, невидимый груз.

— Что еще тебя терзает?

— Думаю это все, — опустила голову ему на грудь, не в силах врать, глядя ему в глаза.

— Рита, — с нажимом произносит он. Боже, эта эмоциональная глыба льда врет, когда говорит, что не может считывать эмоции. Все он может. Видит меня на сквозь. — Ответь на мой вопрос, честно. Уж, что-что, а ложь я чую с закрытыми глазами. — он принимает сидячее положение, расплескивая воду из ванны, обхватывает руками мое лицо, не давая увернуться от требовательного взгляда. — Ты винишь меня в смерти мамы? Если так, то…

— Господи, нет! Что ты такое говоришь! — выдыхаю удивленно. — После всего, что ты сделал? Я бы никогда!

— Я понимаю, как со мной сложно, но меня не переделать и все же… ты даже запиралась в спальне от меня. Если ты боишься предъявить мне претензии по поводу моего промаха с охраной в центре, то напрасно.

Удушливый ком вновь подкатил к горлу. Не уверена, что могу быть настолько откровенной. Я и так раздавлена, и сейчас могу рассыпаться от любого его неосторожного слова и взгляда.

— Рита! Я жду.

С другой стороны, кажется, что чувствовать себя хуже, чем все эти дни вряд ли возможно.

— Мама очень любила папу, а он ее… и я много думала последние дни об этом. Считаю, что это ее и погубило. Я… решила, что не хочу никого любить также. А рядом с тобой… — мои губы начинают дрожать, кусаю их изнутри, — не получается оставаться равнодушной. Я боюсь, что растворюсь в тебе, я уже была близка к этому. Вдруг, когда наш брак закончится — меня не станет? Не буквально, конечно. Поэтому я не хотела разделять с тобой свою боль и находить в тебе утешение. Я не хочу… не хотела сближаться.

Лицо Кости каменеет, вена на лбу пульсирует, желваки на скулах ходят ходуном. Он прикрывает глаза, делая при этом глубокий вдох.

— Глупенькая моя, — шепчет, и нежно целует в губы.

35

Рита

Костя был прав. Я сама заковала себя в кандалы «хорошей дочери». Не сразу, но мне удалось принять факт того, что моя обида на маму не делает меня плохим человеком. Словно отворив наглухо закрытую дверь я выпустила наружу все негативные эмоции, перестав стыдиться их. Удивительным образом