Он вызвал к себе двух человек, которых сам отобрал для участия в экспедиции и в которых он сейчас больше всего сомневался. Капитаны второго ранга имперского военно-космического флота Роммель и О'Салливан. Командиры крейсера-разведчика «Единорог» (не того, старого, два года как выведенного из боевого состава флота и служащего теперь учебным судном в военно-космическом училище, а новенького, совсем недавно сошедшего со стапелей новейшего корабля) и тяжелого крейсера прорыва «Редут» соответственно. Первый делал карьеру, обычную и непримечательную карьеру грамотного, но ничем не выдающегося офицера, еще с тех давних времен, когда не было Империи, а была кучка изгнанников, стремящихся просто выжить, а второй, фактически начав с нуля, с командира каботажного транспортника, сумел доказать свои таланты и вновь стоял теперь на мостике боевого корабля. Пока что капитаном, но не стоит ни от чего зарекаться – Империя ценила таланты. Оба бывшие американцы, и об этом сейчас шел разговор.

Виктор рассказал о цели рейда и предупредил их – возможна заваруха, возможна стрельба. Противником может быть кто угодно – и, вполне возможно, это будут американские корабли. Не факт, что и самой Америке не влетит чем-нибудь тяжелым, обстрел планеты, конечно, будет вестись с дальней дистанции и ослабленным зарядом – так, обозначить намерения, но всякое может случиться. Да и бить будут не по России, а куда попало, с расчетом не столько повредить кому-то, сколько наверняка расшевелить осиное гнездо. И церемониться с той же Америкой никто не станет. Доведя до сведения офицеров эту нехитрую истину, Виктор честно спросил: идут они в поход или остаются дома? Воевать против собственного народа, как он считал, заставлять никого нельзя.

Роммель ответил первым. Чисто по-немецки, аккуратно он оправил китель и выдал:

– Командир, я понимаю, что ты не совсем нам доверяешь, но не надо меня обижать.

«Меня» отметил про себя Виктор. Эти двое знали друг друга давно, еще до того, как Роммеля выгнали с американского флота, и не слишком ладили. Между тем, Роммель продолжал:

– Я уже воевал, если ты помнишь, когда мы били их флот. А вообще, когда в свое время спустил перед тобой флаг, я тем самым спас от гибели свой экипаж, большую часть которого составляли толстозадые ниггеры.

Роммель не был расистом, но вещи привык называть своими именами и понятие «политкорректность» для него было чуждым, как, впрочем, и для Виктора, и для О'Салливана. Последний, правда, поморщился на такие высказывания соотечественника, давало о себе знать воспитание, но ничего не сказал. Впрочем, чего еще ожидать? На то, что в армии и на флоте Империи служилили только белые, а негры могли работать, в лучшем случае, чернорабочими, он всегда смотрел с пониманием и одобрением, спецы Айнштейна не раз об этом доносили. Между тем Роммель продолжал:

– А потом эти самые ниггеры, когда пошел разбор полетов и искали виноватых, все дружно ткнули в меня пальцами и заявили, что это только я виноват, решив вернуться и подвергнув опасности жизнь экипажа. А то, что второй корабль наверняка бы погиб, никого из этих черных свиней не волновало, тем более что там почти все были белыми. А в том, что корабль пришлось сдать, тоже оказался только я виноват, хотя эти сволочи сбились в углу и активно потели и ныли о том, что надо сдаваться, боялись, что их хлопнут. Зачем тогда во флот пошли? Чтобы жить вечно? А перед начальством объявляли, что не боялись, мол, не выказывали страха ни словом, ни запахом… И хотя почти все белые, которые были в экипажах, утверждали обратное, но руководил комиссией такой же черный урод и принял сторону своих… Естественно, легче всего обвинить капитана… Этих черномазых с желтыми уже три четверти населения США. Думаете, я их жалею сильно? А своих родных я вывез уже давно.

Обычно нордически-сдержанный и тем гордящийся, сейчас Роммель явно психовал и в его обычно безупречной русской речи явственно звучал акцент. И тут его неожиданно, в первую очередь для него самого, поддержал О'Салливан.

– Сэр, я полностью согласен с коллегой, – совершенно спокойно сказал он. – Нашей… Бывшей нашей стране уже давно нужна встряска, иначе она просто выродится. Уже вырождается, если честно, пора обновлять кровь. А по поводу ниггеров он прав, они всюду уже, и ведь как только звание повыше выслужат – лезут в штабы и своих туда же тащат. У нас при мне не было ни одного черного адмирала, который бы служил непосредственно в космосе, зато штабы ими укомплектованы были на восемьдесят процентов, я как-то считал от нечего делать. А когда мы проиграли, они первые подняли вой о никчемности белых и, как я слышал, протащили еще кого-то своего, зато меня утопили. И президент черный… Я не в восторге, скажу честно, от того, что предстоит, но и никаких моральных препятствий для себя я не вижу… Да и потом, все равно рано или поздно схватка неизбежна. Возможно, если мы будем в ней участвовать, жертв будет меньше.

Роммель кивнул, поддерживая соотечественника. В принципе, их обоих Виктор понимал – изгои, оказавшиеся чужими на собственной земле. Он и сам был таким. Конечно, он к своей Родине, не смотря ни на что, относился иначе, но это уже были просто издержки воспитания. Гораздо важнее было то, что этим двоим, похоже, можно было доверять, а их знания местной обстановки, психологии и обычаев дорогого стоили. Поэтому Виктор просто поблагодарил обоих офицеров и приказал готовить корабли к старту – разговоры разговорами, но дело делать тоже кто-то должен, а лучше капитана корабль не подготовить к походу никому.

Вот на такой ноте и закончился тот разговор. И крейсера обоих американцев вошли в зону перехода в первой группе, вместе с флагманским кораблем Виктора.

А после прыжка они увидели такую же, как осталась дома, Солнечную систему. Вот только Земли в ней не было.

Их тяжкая работа

Важней иных работ:

Из них ослабни кто-то —

И небо упадет.

(Александр Городницкий. «Атланты»)

Ну, наличие или отсутствие целой планеты, равно как и обнаружение на ее месте плотного метеорно-астероидного облака – событие, разумеется, неординарное, вот только не то чтобы слишком важное. Во всяком случае, на первом этапе броска, когда четыре крейсера вываливаются в новый мир и их задачей оказывается отнюдь не наблюдение. Вернее, будь это обычный разведовательный рейд, как раз наблюдением они бы и занимались, но сейчас, в ходе всесторонней авантюры, у них была совсем другая задача – убраться подальше от места выхода, потому что через несколько минут там появится вторая группа и очень неохота сталкиваться с ними. Как говорится, косетй потом не соберешь. И, зараза, не предупредить ведь – тяжелых станций связи, которые могут посылать сообщения, пробивая межпространственные барьеры, здесь нет, да и будь они – не факт, что смогут работать по этой, энергетически более затратной оси. Такие эксперименты никогда не ставились, в них просто не было нужды, а сейчас это оборачивалось проблемой, хотя и не слишком большой.

Поэтому крейсера сразу же врубили на полную мощность защитные поля и, запустив двигатели, шарахнулись в стороны, выстраивая классический строй «пирамида», позволяющий равномерно распределять между четыремя кораблями сектора обстрела. Хорошо еще, что в последний момент, на всякий случай, догадались сориентировать станцию перехода так, чтобы она выбрасывала корабли поближе к орбите Марса, для чего пришлось даже отвести ее от орбиты Земли. Потратили тогда лишних несколько часов, зато теперь это давало фору по времени и по безопасности, а то оказаться среди астероидов с неработающими силовыми полями (а как иначе – при переходе их врубать нельзя, рискуешь вывалиться из перехода клубком мясо-металлического фарша, были прецеденты) – это довольно извращенный и крайне неэстетичный способ самоубийства.