высших, ненавязчиво следили за пламенем и меняли свечи. Дворцовая стража носила свои красные плащи как на парад – с блестками на воротниках и обшлагах, вшитых нарочно к этому случаю.

Каменные стены, по контрасту, были темными, древними. Им помнилась война и кровопролитие. Свет, казалось, говорили они, мимолетен. Сажа с окалиной – долговечны. Временами, как сейчас, дворец напоминал Андомаке старого солдата, вынужденного рядиться в платье с оборками. Прекрасные и яркие декорации. Манящие обещания веселья и теплого света. Каменная основа безучастно терпела их иллюзорность. История примеряла на себя новую надежду.

От Длинной Ночи прошло десять дней. Город по большей части откатился к обычному, повседневному ритму. Гирлянды с заборов и окон уже были сорваны либо побурели, теряя иголки и листья. Открылись рынки для тех, кто был готов что-нибудь продать или купить по морозу. Только дворец да Зеленая Горка поддерживали праздничную атмосферу, отмечая уже миновавшую дату – потому, что могли себе это позволить. По общепринятому укладу сегодня был первый день нового года и начало длительных, неспешных холодов, что рано или поздно должны будут окончится весной. Притом существовали и другие способы годовых отсечек.

Официальный календарь начинался со дня, когда Бирн а Саль неправедно возложил на себя княжий венец. Приверженцы Шау, Ламмаса или Эмурийских мистерий отсчитывали свои даты от замерзания реки. Дайанцы – от равноденствия. Была тысяча способов описывать круг времен года с небесным движением солнца, и кто-то непременно отстаивал их правоту. Будь это музыкой, в уши вливалась бы какофония. Но Дворец и Храм придерживались всеобщего календаря, поэтому справляли Десятидневье, а князь открыл свои палаты – хоть и не слишком-то широко. Достаточно, чтобы впустить лиц благородного происхождения. Андомака слыхала, что купечество Речного Порта, поскольку сюда их не позвали, затеяло собственный пир, как тень настоящего празднества. Стало интересно, правда ли это и будет ли там присутствовать неуловимый любовник Элейны а Саль. Хорошо бы посмотреть своими глазами, даже если придется отправиться инкогнито.

– Сегодня вы выглядите очаровательно, Андома, – произнес чей-то голос, и с воображаемого пира торговцев она вернулась в действительность. К жрице подступил Баразин а Джименталь, и с последней встречи у него чуточку одрябли щеки. Женитьба нагнала ему лишний вес.

– Вы очень добры, – сказала она, склонив голову. Оба понимали, что вельможа сейчас выступил с приглашением, а она от него отказалась. Любой искушенный придворный заметил бы это, но все прошло должным образом. Никто не почувствует себя в обиде, за исключением новой жены Баразина. Он улыбнулся, кивнул и вернулся к толпе придворных. Андомака однажды поцеловала его, когда оба были подростками, и владыка дома все никак не избавится от воспоминаний. По-своему это было довольно мило.

Семейства дворца и Зеленой Горки, их компаньоны и домочадцы бродили по залу, общались, прикасались друг к другу и уклонялись от прикосновений. Вот Мича Рейос, с тех пор как заболел ее муж ставшая главой семьи. Вот кузен самой Андомаки, Обер Чаалат, с чересчур широкой улыбкой и блестящим от пота лицом – уже пьян. Низенький Джабин Карсен с церемониальным мечом на боку, который, наверно, согнется при попытке его извлечь. У каждого из них водились свои интриги и тайны, предметы обожания и неприязни. Собравшееся на этом вечере общество состояло из стольких обществ, сколько явилось участников, и лишь немногие имели общие интересы. Андомака находила все это изысканным и комичным, а также тоскливым – примерно в равной пропорции.

Единственного человека, которого ей хотелось увидеть, здесь не было. Она прошлась по залам поменьше – с тем же успехом. При всей своей величавости дворец был компактнее и теснее, чем владения домов на Зеленой Горке. Его сооружали в давнюю эпоху, когда Китамар был меньшим, менее цивилизованным и менее склонным прощать ошибки, и века пронесли его летопись в холодном камне толстых стен, галерей и приемных палат, что поражали размахом – тогда, в дни постройки. Среди развлечений и музыки, пива, вина и сидра оставалось не так много уголков, куда могла бы пойти девушка вроде Элейны, и еще меньше, где она могла бы уединиться. Андомака знала большинство этих мест, но не все. Пока что.

Она почувствовала, что приближается к цели, когда поднялась по узкой лестнице в каменный сад на крыше дворца. Там ревело пламя костра, насыщая воздух дымом, излучая жар, которым невозможно согреться. Костер едва не обжигал подставленную щеку, пока вторая мерзла на холоде. Старшие представители знатных семейств оставались внизу, в относительном комфорте, пока их потомки кружились под синей недвижной луной в красном мелькании пламени.

Прошло немного лет с тех пор, как сама Андомака числилась среди молодого поколения высокородных кровей. Прекрасно помнилось, как она рвалась прочь от унылых, скучных разговоров старших туда, где собирались сверстники. Разумеется, за ними неустанно бдили дворцовые стражи и шапероны домов. Их свобода была постановочной, но иной им не доставалось и так, пока молодежь не входила в возраст.

Она неспешно брела среди игрища света и тьмы. На вершине Китамара дул холодный ветер, и от него нечем было отгородиться.

В желто-голубом платье, Элейна стояла у восточного карниза, далеко от костра. В ее волосы были вплетены серебряные нити, а на шее она носила шарфик, чтоб не замерзнуть. Девушка разговаривала с одним молодым солдатом, но тут же отпустила его, увидев идущую к ней Андомаку.

Отсюда, с края крыши, западная половина города расстилалась картой самой себя. Под обрывом у ног – длинная круча Старых Ворот, косые зигзаги и петли улиц, будто змеи на детских рисунках, и сразу за ними – бледный лед на реке. По берегам реки сверкали кварталы – свечами, фонарями и факелами. С высоты стирались все рубежи и различия между Речным Портом и Новорядьем, Притечьем и Долгогорьем. Лишь Храм выделялся, как межевой столб, вздымая свой камень над блеклым деревом инлисских построек. А далее шла городская стена, и за ней тянулась бесконечная темень загородных полей. При взгляде отсюда Китамар был единым огромным организмом, и они стояли у его головы. Наверху – убывающий месяц и необъятная звездная ширь. Прекрасно и жутко. Элейна прервала тишину.

– Андомака. – Ни «Приветствую, сестра», ни «Благословляю в новом году», ни иные формальные любезности, допустимые между ними. Девушка общалась с нею вольготно, отбросив защитные барьеры. Наблюдать за этим было все равно что за мышкой, приученной радоваться кошачьей компании.

– Элейна, – молвила Андомака, подстраиваясь под ее ритм и тональность, чтоб поддержать доверительное общение. – Как ваше сердечко?

Смех девушки был отрывистым и жестким, как кашель.

– Бывало и лучше. Я