Следующим утром я написала в Twitter, что в полдень собираюсь сыграть на пляже вместе со своим двоюродным братом и попросила прийти нарядными для групповой фотосессии.

Моя просьба была услышана, сотни жителей Лос-Анджелеса оделись во всевозможные костюмы, и после двухчасового выступления (мой двоюродный брат Роберт сыграл несколько песен на своей старенькой укулеле) я попробовала нечто новое. Я сказала, что естественно этот концерт был бесплатным, но если они хотят, они могли бы оставить деньги в моем чехле из-под укулеле (я нашла этот замечательный потрепанный чехол для трубы на помойке, он служит мне и сумочкой – что очень удобно – так как я не ношу сумки). Я оставила его открытым на песке, кинула рядом свое драгоценное кимоно, отдала свою укулеле добровольцу, который согласился присмотреть за ней, пока вечер медленно тянулся, я болтала с людьми, подписывала разные вещи, обнимала людей и фотографировалась. Боковым зрением я увидела, как первый человек закинул несколько долларов в чехол.

Когда я наконец подошла к чехлу, последние гуляки сворачивали свои подстилки. Меня шокировало то, что я увидела.

Футляр был наполнен подарками: примерно четыреста долларов мятыми купюрами (включая несколько купюр номиналом в двадцать долларов), цветы, любовные записки и мелочь. Но меня поразило не это.

Меня поразило то, что в силу своей безответственности я оставила свой телефон, ключи и кошелек прямо в чехле на самом видном месте.

И никто ничего не взял.

* * *

Итак. Примерно в то же время, моей бессонной истерики на восходе солнца перед нашей семейной шотландской свадебной вечеринкой, я страдала от инфекции мочевыводящих путей. На следующий день после вечеринки (которая прошла замечательно, кстати) она подло превратилась в полноценную почечную инфекцию. Я нашла клинику в районе Шотландского высокогорья для лечения.

Перед тем, как дать мне очень сильные антибиотики, медсестра спросила, есть ли у меня на что-нибудь аллергия.

Нет.

Беременность?

Ни за что.

Принимаю ли я другие препараты?

В общем… я хотела пошутить, что она могла бы направить меня к профессиональному психиатру, потому что мне казалось, что я схожу с ума, но она была такая по-шотландски милая и отзывчивая.

Она дала мне антибиотики.

Они помогли. Через несколько дней моя почечная инфекция прошла, и это было замечательно: мы сняли большой дом в Эдинбурге на месяц, чтобы разместить там кучу гостей, детей Нила и мою группу. У меня был запланирован ряд концертов и куча репетиций для подготовки к нашему проекту на Kickstarter. Мы с нетерпением ждали эти рабочие каникулы, безостановочные званые обеды, выходы в театр и спонтанные приключения на эдинбургском фестивале.

Но у меня не было желания веселиться. У меня болело тело, душа, на коже появилась сыпь, я равнодушно валялась в кровати. Это не было на меня похоже. Та ночь перед семейной свадебной вечеринкой до смерти меня напугала, и я не могла избавиться от этого ощущения. Как-то в полдень у Нила была пресс-конференция, а все наши гости пошли на фестиваль, у меня не было репетиций, и я решила встать с постели и выйти на пробежку. На улице стоял холодный туманный день, какого в принципе не должно быть в августе месяце (и не важно сколько раз ты уже был в Шотландии). Я вышла на улицу в кроссовках, свитере с шарфом и начала бежать. Я почувствовала, как в мое тело возвращается жизнь. Я выглядела плохо, я чувствовала себя плохо, но, черт возьми, я вышла из дома. Я сделала глубокий вдох, посмотрела на красоту шотландской архитектуры и почувствовала, как поднимается мое настроение.

Спустя четыре квартала я поскользнулась и подвернула лодыжку. Очень сильно.

Я лежала, издала небольшой стон и готова была посмеяться над ситуацией. Серьезно?

Я не могла наступать на эту ногу. Мне нужна была помощь какого-нибудь проходящего незнакомца. У меня не было ничего с собой: ни телефона, ни денег, только ключи от дома. Это была очень тихая улица, но меня увидела женщина примерно моего возраста в плаще и остановилась помочь. Потом остановилась и другая женщина – постарше. Люди приходили мне на помощь.

– С вами все в порядке? – спросила одна из них.

– Нет, я не… – сказала я, пытаясь выглядеть дружелюбно. – Я подвернула лодыжку и не могу ходить.

– Боже мой, – сказала женщина постарше.

За ними показалась третья женщина.

– Может, вызвать скорую? – спросила первая женщина.

Я попыталась встать и слегка наступила на пострадавшую ногу, но в ту же секунду я почувствовала страшную боль.

– Я не знаю, – сказала я, сдерживая слезы. – Думаю, я просто подвернула ее, не думаю, что мне нужно в больницу. Но ходить я не могу.

– Как мы можем помочь?

– Да, может, мы можем что-нибудь сделать? – они окружили меня со всех сторон, как курицы, пытающиеся защитить цыпленка.

Когда я почувствовала жгучую боль, мое лицо искривилось в муках, но я попыталась выразить свою благодарность:

– Спасибо вам… да, простите. Вы так добры ко мне. А можете поймать такси и поехать со мной? У меня нет с собой денег, но мой дом находится прямо за углом. Мне нужна будет ваша помощь, чтобы зайти в дом и заплатить водителю.

Три женщины посмотрели друг на друга, а потом на меня, затем опять друг на друга.

– Эм… нет, – сказали они одновременно.

– Но, может, мы как-нибудь еще можем помочь? – сказала одна из них.

Я была ошарашена. И оскорблена.

– Вы уверены, что не хотите, чтобы мы вызвали скорую? – сказала одна из женщин.

Неужели они думали, что я… воровка? Обманщица? Тридцатипятилетняя женщина в спортивной одежде с вывихнутой лодыжкой на улице в Шотландии. Мы не были героями диккенского романа, черт вас побери.

Одна из них, по крайней мере, помогла мне доковылять до такси, и я осталась на попечении у водителя, который довез меня, взял за руку и довел через входную дверь до кухни, я поблагодарила его и дала двадцать фунтов чаевых.

– С тобой все в порядке, милая? – доброжелательно спросил он. Я знала, что отвратительно выгляжу. – Уверена?

– Да, все хорошо, правда. Хорошо. Я в порядке. Спасибо вам огромное.

Он ушел и закрыл за собой дверь.

Я облокотилась на раковину, облила ногу холодной водой и начала безудержно плакать. В тот момент я не могла понять, что болело больше… лодыжка или сердце.

* * *

Брене Браун написала:

«В 2011 году Национальный институт по проблемам злоупотребления наркотиками проспонсировал исследование, в котором говорилось, что для мозга физическая боль и болезненный опыт социального отказа причиняют боль в одинаковой степени… Достижения в неврологии подтверждают то, что мы всегда знали: эмоции могут ранить и причинить боль. Описать эмоциональную боль так же трудно, как и иногда определить физическую боль. Особенно сложно со стыдом, потому что оно не терпит лишних слов. Стыд не терпит, чтобы о нем говорили».