Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А ведь они хотели его убить, они продали его в рабство!
— Это правда, Ролан, и все же, как видишь, несмотря на это, он их любил. Он был полон любви и к ним, его убийцам, и этим он походил на Иисуса, приход которого он предвосхитил на семнадцать веков. А главное, запомни: там был и Вениамин, мальчик твоего возраста, волосы у него были еще темнее твоих, а глаза такого же цвета, как у тебя. Но он оказался счастливей тебя, потому что у него были отец и братья…
— Но ведь братья были злые?
— Никто не бывает совсем злым: они любили отца, любили Вениамина и даже Иосифа, вот увидишь…
Вдруг Жан и Мишель услышали тяжелые, шаркающие шаги Бригитты Пиан по лестнице и содрогнулись от ужаса. Она держалась за перила и останавливалась на каждой ступеньке, чтобы отдышаться. Она добралась до них в тот момент, когда Ролан прервал рассказ Ксавье вопросами. Доминика рассердилась. Потом Ксавье продолжил свой рассказ, и мрачная группа за дверью вся превратилась в слух.
— Положить эту чашу в мешок Вениамина было гадко!
— Нет, ты увидишь… — сказала Доминика.
Теперь Ксавье снова говорил глухо. В коридоре стало трудно разбирать его слова. И вдруг раздался крик:
— «Я Иосиф, брат ваш, которого вы продали в Египет. Но теперь не печальтесь и не жалейте о том, что вы продали меня сюда; потому что Бог послал меня перед вами для сохранения вашей жизни». И пал он на шею Вениамину, брату своему, и плакал. И Вениамин плакал на шее его, и целовал всех братьев своих, и плакал, обнимая их…
— Ой, вы тоже плачете, у вас текут настоящие слезы! — воскликнул Ролан.
Он сидел на коленях у Ксавье и пальчиком трогал его лицо.
— У вас совсем мокрые щеки, — не унимался он, пораженный тем, что такой большой парень может плакать.
Ксавье, не стыдясь, утер слезы тыльной стороной ладони.
— Да, это глупо: когда мне было столько лет, сколько тебе, в этом месте: «Я Иосиф, брат ваш», — я всегда плакал.
— Я не помнила, что это такая прекрасная история, — сказала Доминика.
— А потом? — нетерпеливо сказал Ролан.
Голос Ксавье снова стал глухим, и стоявшие за дверью ничего уже не слышали, пока Ксавье весело не проскандировал: «Вот и сказка вся, дальше сказывать нельзя».
— Расскажите другую! — взмолился Ролан.
— Не надо приставать, это невежливо, — сказала Доминика.
— Нет, тебе наверняка хочется побегать. Да и мне тоже. Уверен, что в парке есть места, которых никто, кроме тебя, не знает…
— Ты показал бы ему свой остров, — сказала Доминика. — Во всем мире только мы трое будем про него знать.
Ролан вскочил, побежал к двери, распахнул ее и вскрикнул: мрачная тройка шарахнулась от него и кинулась к лестнице. Но Жан и Мишель тут же одумались.
— Мы пошли поглядеть, что вы тут так долго делаете.
— Я рассказывал ему одну историю.
— Историю про Иосифа и его злых братьев, — сказал Ролан, глаза его горели.
— Насколько я помню, в этой истории участвует мадам Потифар[17], — сказал Мирбель.
— Нет, — возразил Ролан. — Потифар там есть, но никакой мадам Потифар нету…
— Ясно, он выпустил самое интересное, — настаивал Мирбель. — А ведь это место он должен был бы помнить лучше всего.
— Вы напрасно теряете время, — сказал Ксавье, — у вас нет власти над мальчиком. Ангел-хранитель оградит его.
Мирбель схватил Ролана за плечо и выставил его из комнаты, потом подошел к Ксавье и спросил, не соблаговолит ли он дать ему наконец аудиенцию.
— Я полагаю, что дождался своей очереди?
Ксавье заметил, что Мирбель в бешенстве, но его это не трогало: он сам был спокоен, счастье переполняло его. Он не сводил глаз с Доминики, а она нарочно смотрела в сторону, чтобы он мог не смущаясь любоваться ее лицом, шеей, худенькими, еще полудетскими руками. Сейчас они расстанутся. У них еще не возникло желание быть вместе, каждому хотелось побыть одному, чтобы думать о другом. Она взглянула на него лишь в тот момент, когда он вслед за Мирбелем выходил из комнаты, и шепнула:
— Значит, в четыре часа перед домом…
В парке Ксавье словно впервые увидел огромные сосны, и ему показалось, что они мрачным кольцом охватили переполнявшее его счастье. Как все-таки удачно, что Жан рядом с ним и что он сможет хоть с кем-то поговорить об этом удивительном повороте в его жизни. Краем уха он слышал, как монотонно и ворчливо гудит голос Жана. Он должен был хоть что-то сказать и поэтому спросил:
— Чего вы все тревожитесь понапрасну? Почему вы хотите быть несчастным? Почему вы нарочно причиняете себе боль?
— Это ты причиняешь мне боль, — сказал Мирбель. — Я не искал тебя, не вызывал на разговор. Ведь в поезде не я кинулся к тебе, а ты ко мне! Не вздумай отрицать!
Он не мог продолжать. Тогда Ксавье сказал:
— Вы мой друг. Никогда еще мне так не хотелось иметь друга, как сегодня.
— Значит, ты меня больше не боишься?
Ксавье покачал головой. Ветер нес дым от костра, который жгли на убранном поле, граничащем на востоке с парком. Они уселись на поросшем травой склоне, прогретом южным солнцем.
— Я обязан вам таким счастьем, — в волнении продолжал Ксавье. — Без вас…
Он хотел сказать: я не приехал бы в Ларжюзон, я не встретил бы Доминику.
— Ясно, — прервал его Мирбель. — Можешь ничего не добавлять.
Он поднялся и отошел на несколько шагов. Ксавье снова углубился в себя, но прежней радости в нем уже не было. Мирбель вернулся и опять сел рядом с Ксавье; он молчал и не сводил с него глаз. А потом вдруг сказал:
— Ты должен был рассказать Ролану историю не Иосифа, а Исаака.
И в ответ на недоуменный взгляд Ксавье пояснил:
— Твой бог любит человеческие жертвы, бедный мальчик!
Ксавье набирал в горсть песок и высыпал его струйками между пальцев.
— Исаак не был принесен в жертву, — сказал Ксавье.
— А, ясно, куда ты клонишь! — воскликнул Мирбель со смехом. — Напоминаешь, что он женился на Ревекке.
И вдруг, резко изменив тон, сказал:
— А ты, мой дружочек, на Ревекке не женишься, заранее поставь на этом крест.
— Уж не думаете ли вы, что имеете надо мной большую власть, чем мадам Пиан над Доминикой? — произнес Ксавье дрожащим голосом.
— Да разве дело во мне или в старухе Пиан!
Мирбель снова встал. Ксавье взглянул на этого