– Слишком шумно, я не мог заснуть, – сказал он, пожав плечами. Когда он поднял голову, чтобы взглянуть на меня, я увидела на его щеках следы слез.

– Милый, – сказала я, – в чем дело? Я вижу, ты плакал.

Джимми шмыгнул носом и вытер его рукавом. Он изо всех сил старался быть сильным и вести себя по-мужски, но мой вопрос возымел противоположный эффект, и теперь слезы потоком полились по его веснушчатым щекам. Он сунул руку в карман, вытащил скомканный листок бумаги и протянул его мне.

– Что это, дорогой? – спросила я, разворачивая бумажку.

– Комикс, который я нарисовал, – пояснил он. – Я нашел его в мусорной корзине.

Я подумала о том, как он гордился своими рисунками. Вспомнила, как он смущался, когда показывал их мне, и как я уговаривала его продемонстрировать свои творения родителям. Я была уверена, что они его похвалят. Я всего лишь хотела, чтобы Джимми был счастлив, почувствовал свою значимость в этом мире. Этот мальчик так жаждал признания от родителей, особенно от матери, и мое неловкое вмешательство, видимо, только испортило его отношения с ними.

– Милый, – произнесла я, старательно подыскивая слова. – Наверное, это сделали по ошибке. Уверена, твои родители не стали бы выбрасывать твой рисунок специально. – Я разгладила листок и улыбнулась, разглядывая его. – Посмотри, как здорово ты написал буквы в облачках с мыслями героев. А здесь ты просто великолепно изобразил животных на ферме. Просто потрясающе. – Я вернула ему комикс, но он покачал головой.

– Он мне больше не нужен, – с горечью произнес он.

– Ну, – сказала я, – в таком случае я оставлю его себе. Не позволю тебе или кому-нибудь другому выбрасывать такое прекрасное произведение. К тому же в один прекрасный день ты сам захочешь его вернуть.

– Ты так думаешь? – с удивлением спросил Джимми, но было видно, что эта идея его заинтриговала.

– Не сомневаюсь, что так и будет. Когда ты станешь знаменитым художником – создателем комиксов.

Он слабо улыбнулся, но вскоре нахмурился и сложил на груди руки. Я забеспокоилась, что он меня не понял. Джимми был слишком обижен, и я боялась, что эта рана оставит на его душе глубокий шрам.

– Хочешь полежать на моем диване? – спросила я. – Там гораздо спокойнее.

– Хорошо. Я просто посмотрю из окна на озеро.

– Я, пожалуй, составлю тебе компанию, – сказала я в надежде, что скоро увижу, как Колин причаливает на яхте, как мы и договаривались. Тогда я быстро схвачу чемодан и прыгну на борт. Мы помашем Джимми и отправимся в путешествие. Джимми будет хранить нашу тайну.

Но яхты нигде не было видно, и через минуту я заметила движение на палубе плавучего домика Колина. Было уже темно, но в неясном свете фонаря на задней палубе я заметила в ночных сумерках две фигуры. Это были двое мужчин в темных костюмах.

Алекс отвез меня из ресторана домой и проводил до двери. Я пригласила его зайти, и он прошел вслед за мной в гостиную. Он выслушал мою историю молча. Мне хотелось знать, как он ее воспринял, и я немного волновалась.

– Знаешь, ты по-настоящему мужественная женщина, – сказал он, пристально глядя мне в глаза.

– Вовсе нет, – честно призналась я. – На самом деле это совсем не так.

– Нет-нет, это правда, – настаивал он. – Ты решилась приехать сюда, начать новую жизнь. Для этого нужна смелость.

Я вздохнула.

– Нет. Меня гнал страх. Мне просто хотелось удрать из Нью-Йорка. Я думала, что там я никогда не скроюсь от воспоминаний. От безысходности и постоянного чувства вины.

Он повернулся и посмотрел мне прямо в глаза.

– Чувство вины? Почему ты должна испытывать чувство вины?

На мои глаза навернулись слезы.

– Потому что именно я привела их к этому проклятому водопаду. А все эта глупая работа, которая была для меня превыше всего! Если бы я не взялась за это задание, они были бы живы.

Я сжала руку в кулак и потрясала им, и Алекс накрыл его ладонью и спокойно опустил мне на колени.

– Ты лишь делала то, что должна была делать, – сказал он. – Причина их гибели – вовсе не твоя работа. Ты должна это понять.

Я опустила глаза, разглядывая свои руки, лежащие на коленях, и не находила слов, чтобы ему ответить.

– Когда мне было четырнадцать, – начал говорить Алекс, – умер мой отец. Он был алкоголиком. Когда я был маленьким, он редко бывал дома, практически никогда. Но за год до смерти он вдруг бросил пить. И это был лучший год в моей жизни. Наконец я понял, что у меня есть отец, который всегда был дома и играл со мной в мяч, помогал строить модели ракет, а я просто обожал это занятие. Но было уже слишком поздно. Четырнадцатилетнему подростку не хотелось все время проводить с отцом. После школы мне хотелось посидеть в гостях у друзей или погулять с ними, словом, мне вовсе ни к чему было все время сидеть дома. Я всегда переживал, что отец страдает от моей отстраненности. А потом он сорвался и снова запил. Однажды вечером он возвращался из бара и врезался в дерево.

– О, Алекс, как жаль…

– После этого я долго ненавидел его. Я был вне себя от ярости. Но еще больше я ненавидел себя. Мне казалось, что я мог бы предотвратить это несчастье. Если бы я играл с ним в монополию в тот вечер, как он хотел, если бы я остался тогда дома и не отправился бы на ночную вечеринку к другу Джону. Если бы я был хорошим сыном. Его кончина была трагической, но я все же не хотел, чтобы мысли об этом определяли мою жизнь. И, что самое главное, я понял, что все-таки не я виноват в его смерти.

Я посмотрела на Алекса.

– Мне бы хотелось когда-нибудь вернуться на место их гибели.

– Ты сможешь это сделать, – сказал он. – Просто наберись терпения и подожди. Обещаешь?

– Я постараюсь, – прошептала я.

* * *

Джоани позвонила мне на следующий день в семь утра. В Нью-Йорке было уже десять часов, но я вовсе не возражала против столь раннего звонка. Я проснулась в четыре и целый час провела на палубе, любуясь белоснежными бутонами «утреннего сияния», раскрывающимися навстречу первым лучам рассвета.

– Я вчера тебе весь вечер звонила, но телефон переключал меня на голосовую почту, – сказала она. – С тобой все в порядке?

– Да, – сказала я. – Просто я была не одна.

– Ты встречалась с этим… как его зовут?

– Алекс. Мы поужинали в ресторане на самом верху Космической иглы, а потом вернулись сюда и проговорили до полуночи.

– Ничего себе! – в ее голосе послышались озорные нотки, и я живо представила себе ее лукавое лицо.

– Ну, перестань, – сказала я. – Мы только один раз поцеловались.

– Ну и как? Он хорошо целуется?