Угарте выставил вперед левую руку с перебинтованным запястьем и положил ее на стол перед служащим. Тот резко откинулся назад.

— Какого дьявола! Ты мне дашь работать или нет?

— Послушай, Онрубья! Я звонил Хайме из кафе, и мы договорились встретиться в конторе. Мне надо объяснить, что со мной произошло. Ты, случаем, не в курсе, звонила ли ему моя невеста?

— Когда мы виделись в последний раз, он ничего такого мне не сказал. Я отвечаю за ночную смену, остальное меня не касается. Хайме — хозяин и волен поступать как ему вздумается. Он мне не докладывает, куда идет и когда возвращается. Поэтому отвяжись.

— Неужели хозяин не оставил для меня никакого сообщения?

— Никакого. Ушел и ничего не сказал. Слинял отсюда, и дело с концом, теперь дошло?

— Но, Онрубья, послушай! Я не мог позвонить из больницы и попросил мою невесту объяснить все хозяину. Она должна была позвонить Хайме и рассказать про несчастный случай… Может, она звонила, а Хайме в тот момент не оказалось на месте, а может, трубку взял кто-то другой. Не понимаю, как это могло произойти? Так хозяин не велел ничего мне передать?

Онрубья положил бумаги на стойку и пристально посмотрел на Угарте. На макушке сквозь редкие волосы у него просвечивала плешь, щеки на лице свисали дряблыми полосками кожи.

— Заладил одно и то же: Хайме, Хайме! Присосался, точно пиявка. Не видишь, я занят.

— Я только спросил, нет ли для меня какого-нибудь поручения? Я в том смысле… Сейчас как раз моя смена.

— Ты уволен.

— Что ты несешь? Разве Хайме тебя не предупредил о моем выходе на работу?

— Слушай сюда, недоумок! Сколько раз тебе повторять одно и то же: Хайме ничего про тебя не сказал, более того, он нашел тебе замену, и сейчас на твоем месте работает другой посыльный. Кто-то должен разносить заказы, как, по-твоему? А теперь дай мне закончить отчет.

Он сердито запыхтел, но Угарте, придвинувшись к нему вплотную, не унимался.

— Наверное, он сказал тебе насчет понедельника. Ты, должно быть, забыл, Онрубья.

— Да пошел ты… Ничего он мне не говорил. В понедельник смена укомплектована полностью.

В офис влетел наголо остриженный паренек, метнул беглый взгляд на Угарте и вручил Онрубье подшивку квитанций. Тот взглянул на часы и проговорил:

— Небось болтался в баре или трахал какую-нибудь клиентку, так ведь? Признавайся!

— Выдумаешь тоже! Застрял в пробке на Браво-Мурильо. — Он подмигнул Угарте и спросил: — Что с тобой стряслось, Угарте? Помер или кто задал тебе хорошую трепку?

— Несчастный случай. Пришлось делать переливание крови: в меня закачали больше литра — так сказали доктора. Не попади я вовремя в больницу, неизвестно, чем бы все обернулось. Ужасно кружилась голова. Она и сейчас кружится, но это от голода. Чуть не загнулся! У меня тут с собой выписка и медицинское заключение, — ответил Угарте.

— Как же, пробки… придумал бы что-нибудь получше! Поди, врешь как сивый мерин и не краснеешь, — ворчал Онрубья.

Он просмотрел тетрадь с перечнем заявок, потом подтолкнул к пареньку целую кипу писем и небольших бумажных пакетов.

— Эй, мачо! Я могу отвалить, когда все разнесу, ведь верно? Сегодня суббота!

— И не мечтай, умник. Вернешься в контору и принесешь квитанции. Перестань морду-то кривить — и так страшна как божье наказание!

— Не нуди! Принесу квитанции в понедельник — ничего с ними не случится, а сегодня меня ждет моя милая. «Суббота, субботея — так гуляю, что потею: новая рубашка — новая милашка». Хороший стишок?

— Закрой фонтан! Я могу насочинять таких целую кучу: «Руки в ноги — и вперед, от тебя дерьмом несет!» Закончишь и возвращайся. Теперь шевели копытами, а по дороге посчитай, сколько раз я употребил повелительное наклонение.

— Ну и вреден ты, Онрубья! Мы всей гоп-компанией собрались на уругвайскую дискотеку, а тут ты со своими бумажками. Я ни разу не потерял ни одной квитанции, вспомни! Глупо заставлять меня возвращаться в контору, чтобы через минуту уйти — чистой воды мудачество. Отсюда до Вальекас все равно, что до Марса. Давай отложим до понедельника, заметано?

Онрубья бросил на него укоризненный взгляд и промолчал. Паренек подобрал со стола письма и пакеты, опять подмигнул Угарте и был таков.

В конторе воцарилась тишина.

Через некоторое время Онрубья оторвал голову от бумаг и проговорил:

— Ты все еще здесь? Делать тебе нечего!

— Мы с тобой всегда ладили, правда, Онрубья? Пили пиво, разговаривали по душам, вспомни! Я рассказывал тебе про свою жизнь. Разве так трудно поручить мне участок на Вальекас? Будь я на твоем месте, то не отказал бы.

— Неужели? Перестань тянуть из меня жилы, а то у самого пупок развяжется. Дружба дружбой, а служба службой. Я такая же мелкая сошка, как и ты. Если тебе что-нибудь нужно, обращайся к Хайме — на то он и начальник. А теперь вот тебе Бог, а вот порог!

Угарте медленным шагом побрел к выходу. У дверей он остановился и повернулся к Онрубье.

— Я не виноват. Со мной произошел несчастный случай. Вы не имеете права выкидывать меня на улицу из-за несчастного случая. У меня справка от врача. В ней говорится, что я находился в тяжелом состоянии… и есть подробное описание моей болезни. Я буду жаловаться в комиссию по трудовым спорам.

— Иди, иди. Хоть в сам трибунал, мне до лампочки.

— Я здесь уже почти год. Вы хотели взять меня на постоянную работу и не можете вот так, ни за что ни про что меня выгнать. Я найду на вас управу.

— Беги, жалуйся! Только скройся с глаз моих.

Угарте начал колотить в дверь ногами.

— Вы не можете меня выгнать, не можете, не-е-ет!

Онрубья положил руки на стойку и тяжело вздохнул. Была суббота, и он боялся опоздать на последний автобус. Прежде чем отправиться домой, на Фуэнлабраду, ему еще предстояло уладить кое-какие дела: дождаться паренька с квитанциями и еще одного разносчика, который должен появиться с минуты на минуту.

Мысленно Онрубья прикинул, сколько ему еще сидеть в конторе: получилось около трех часов как минимум.

На свалке дымились кучи отбросов. Вдалеке, там, где виднелся силуэт города, коричневые самосвалы выгружали мусор.

Двери фургона раскрылись. Ибрагим пригнул голову и упал на землю со скованными за спиной руками.

Вздувшееся лицо было покрыто ссадинами и глубокими ранами. Из разбитых губ текла кровь, оставляя на рубашке багровые пятна. Он шумно и тяжело дышал.

— Приехали. — Рафа выпрыгнул из фургона.

Он подошел к Ибрагиму и нанес ему сокрушительный удар ногой. Тот обмяк и покатился по земле как тряпичная кукла.