Столыпиным Петром Аркадьевичем. Он сейчас вместе со Струве Петром Бернгардовичем в Гродненской губернии по поручению государя проводит аграрную реформу, пытаясь совместить несовместимое, а именно – общинную и частную собственность.

– И как у них обстоят дела? – усмехнулся задержанный.

– Тяжело дела идут, очень тяжело. Во всем мире крестьянство – среда самая косная, самая привязанная к преданиям, заведенному порядку и обожает держаться всего привычного, обычного и естественного для него. Любое изменение им кажется злом, поэтому внедрение всего нового, например, современных аграрных орудий, искусственных удобрений, многопольных севооборотов, мелиорации, развитие сельской кооперации, идет со скрипом. Повышение образования за счет открытия училищ и гимназий также идет плохо. Не отдают крестьяне в них детей. Читать, считать, писать умеет, а большего крестьянину и не нужно. Так что со скрипом, но все-таки идет. Вот бы куда вам все силы применить, а не бомбами баловаться, Борис Викторович.

– Эксперимент в одной губернии не решит аграрного вопроса, крестьянские волнения будут нарастать, пока земля не будет национализирована и справедливо разделена для пользования. А на это царизм не пойдет, так как семейство Романовых – главный собственник земли русской. Поэтому только террор сможет решить этот вопрос! Террор и революция! – последние слова Савинков выкрикнул.

– Все понятно. Могу только сказать, что для вас террористическая деятельность закончилась. Дня через три по решению военно-полевого суда вы будете повешены. Алексей Ефимович, – обратился я к Едрихину, – в крепости суд сформирован?

– Так точно, господин полковник, как только началась война, в крепости объявлено военное положение и, соответственно, создан военно-полевой суд. Председательствует военный судья Приамурского военно-окружного управления генерал-майор Михаил Иванович Костенко. Еще четырех членов суда приказом назначил генерал Стессель. Крепостной прокурор, подполковник барон Роберт Эмильевич фон Пфейлицер-Франк только просматривает предварительные материалы. На завтра назначено заседание по рассмотрению дел офицеров японского Генерального штаба майора Накамуры, капитана второго ранга Нитаки и капитана Кобаяси. Материалов достаточно, чтобы их приговорили к расстрелу. Они, правда, просили, чтобы им разрешили сделать сэппуку, но не думаю, что Михаил Иванович на это пойдет. Он в вопросах законности педант, а в Российской империи такого вида приговора нет, – капитан усмехнулся.

– Да… Приговариваю к сэппуку. Это было бы оригинально, – не удержался от улыбки и я.

Переведя взгляд на Савинкова, я посмотрел на него с какой-то жалостью… Молодой мужчина, которому нет еще и двадцати пяти. Сколько бы он со своей энергией мог сделать полезного для страны, но вместо этого ушел в террор.

Вздохнув, вновь обратился к Едрихину:

– Алексей Ефимович, господин Кротов упоминал о том, что Борис Викторович спрашивал в разговоре с портье о фотографе или капитане второго ранга Нитаки, а также о Жанет Чарльз. Пока их еще не казнили, снимите с них показания про связи с эсерами и господином Савинковым. Может, что интересное всплывет. Нас возможные соучастники интересуют. Взрывчатка для них пропала, но может, кто-то еще такого мыла привез, да и где детонаторы – пока не ясно.

– Я понял, Тимофей Васильевич. Проработаем этот вопрос.

– Тогда не буду вам мешать. Господа Кротов и Бароев, завтра к девяти ноль-ноль жду вас в гостинице с подробным докладом, – я встал со стула и повернулся к Савинкову. – Жаль, Борис Викторович, что вы выбрали такой путь, да еще и встали на сторону врага во время войны. Какое будет решение суда, думаю, вам объяснять не надо.

– Ничего, на мое место придут другие, и мы избавим народ от тирании. Я не боюсь смерти, это вам надо ее бояться. Мы, члены Боевой организации партии социалистов-революционеров, готовы пожертвовать своей жизнью на благо народа, лишь бы достать врагов этого народа для совершения над ними справедливого суда, – встав со стула, пафосно произнес Савинков.

– И этим вы оправдываете те убийства, которые совершаете во время своих актов?! – зло спросил я.

– Как оправдать убийство и можно ли вообще его оправдать?! Убийство при всех условиях остается убийством. Но мы идем на него, потому что правительство не дает нам никакой возможности проводить мирно нашу политическую программу, имеющую целью благо страны и народа, – Савинков сгорбился, промолчал несколько секунд, а потом выпрямился и с жаром продолжил: – Но разве можно даже этим оправдать убийство?! Единственное, что может его до некоторой степени если не оправдать, то субъективно искупить, это принесение при этом в жертву своей собственной жизни. С морально-философской точки зрения акт убийства должен быть одновременно и актом самопожертвования. Вспомните, как поступил Балмашев после убийства Сипягина, он даже не сделал попытки скрыться, принеся тем самым в жертву и себя самого!

Я смотрел на Савинкова, на то, с какой убежденностью и верой в свое дело он говорит, и только теперь начал понимать, что придется бороться с фанатиками, такими же, как и шахиды, если не хуже.

Ничего не ответив, я вышел из кабинета и направился «под конвоем» в гостиницу, где после позднего обеда-ужина завалился спать, наслаждаясь тем, что кровать стоит на месте и не качается.

Утром после зарядки, рыльно-мыльных процедур оделся в вычищенную, отглаженную форму и направился в ресторан при гостинице. Надо было основательно позавтракать, так как по имеющимся планам на сегодняшний день пообедать до позднего вечера вряд ли получится.

Этот день после докладов Кротова и Бароева я решил полностью посвятить подготовке отряда Колчака, а также выяснить, что было отправлено на «Марсель», точнее, уже «Олимпию». Также надо было определиться, какое количество торпедных катеров Александр Васильевич возьмет с собой. Изначально планировалось четыре. Но в атаке у Мозампо участвовало шесть. После героической гибели торпедного катера, как уже чаще называли эти небольшие миноноски, мичмана барона Клейста их осталось пять. Но в Порт-Артуре было еще четыре торпедных катера с готовыми экипажами. Поэтому надо было рассчитать, сколько «Рион» как матка потянет катеров. Дойти до Красного моря и действовать там – это не до Мозампо сходить. Расстояния не сопоставимы.

Раздумывая над этими проблемами, я направился к столику, на который мне указал официант, и вдруг услышал:

– Тимофей Васильевич, не может быть! Это вы?!

Повернув голову, увидел, как из-за стола поднимается мой старый знакомый по событиям в Таку капитан второго ранга Панферов.

– Какая приятная встреча, Константин Александрович. Утро доброе! – с улыбкой ответил я, так как действительно был рад встретить командира миноносца «Лейтенант Бураков».

– Прошу ко мне за стол. Официант, обслужи!

Устроившись за столом, где завтракал Панферов, я быстро сделал заказ, несказанно удивив кап-два его обильностью.

– Не знаю, когда смогу сегодня поесть в следующий раз, – пояснил я удивленному офицеру, – так что решил хорошо и плотно позавтракать. Как говорил Суворов, завтрак съешь сам, обед раздели