другому я не достанусь — даже если он решил, что я ему тоже не нужна.

А может, он боится, что я снова попытаюсь сбежать. После того, что случилось в прошлый раз, я бы не осмелилась. Но я не скажу ему об этом. Независимо от его причин, меня успокаивает то, что он на страже.

— Ты… уверена, что не хочешь поговорить? — Спрашивает он, на его лице заметен дискомфорт.

Он старается быть милым, но явно растерян. И только сейчас я понимаю, как долго я смотрела на него. Кажется, я так и не ответила ему.

— Нет, все в порядке. Теперь, когда я проснулась, со мной все в порядке. — Я собираю ноги под себя, готовая встать.

Петр мгновенно оказывается на ногах, поднимаясь с пола с кошачьей грацией. Он протягивает мне руку, и я нерешительно беру ее. По руке к сердцу пробегают электрические разряды, заставляя его трепетать, и я тяжело сглатываю.

Почему меня так нелепо тянет к нему? Это делает его отказ еще более мучительным.

Он осторожно поднимает меня на ноги, а затем тянется к дверной коробке, чтобы включить свет в моей комнате. На мгновение он оказывается в опасной близости, когда тянется к выключателю, и я задерживаю дыхание.

По позвоночнику пробегает дрожь, и я вздрагиваю.

— Прости, — ворчит Петр, кажется, заметив, как близко он подошел. Он быстро отстраняется от меня, уронив при этом мою руку.

— Спасибо, — вздыхаю я, борясь с необъяснимыми слезами, застилающими глаза.

— За что? — Спрашивает он, его тон озадачен.

Я пожимаю плечами и грустно улыбаюсь.

— Кажется, я так и не поблагодарила тебя за то, что ты спас меня.

На его лице промелькнула эмоция, после чего он быстро сгладил свое выражение, и я задалась вопросом, не было ли это сомнением, которое я там увидела.

— Если тебе что-нибудь понадобится, я буду за дверью, — обещает он. Затем, слегка кивнув, он уходит, закрыв за собой мою дверь.

Он не оставил мне времени на протест, хотя мне неприятна мысль о том, что кому-то придется испытать дискомфорт от ночи за дверью на деревянном полу. И все же я не могу заставить себя настоять на том, чтобы он отправился в свою комнату. По правде говоря, осознание того, что он там стоит на страже, дает мне чувство безопасности, в котором я даже не подозревала, что отчаянно нуждаюсь. Но когда он рядом, я могу заставить себя повернуться лицом к кровати еще раз.

И как раз перед тем, как погасить свет, мой взгляд падает на острый предмет, о который я споткнулась в своей попытке убежать. Мои туфли, которые Петр так небрежно бросил сегодня вечером.

Мой пульс учащается от вспышки воспоминаний. Сильные руки Петра прижимают меня к своему телу, мои ноги обвивают его талию. За этим быстро следует резкая боль, сопровождаемая тоскливым чувством отверженности.

А затем тяжесть того, что произошло, когда я пыталась сбежать.

Столько противоречивых эмоций, и я не могу разобраться ни в чем. По крайней мере, не сегодня. Выключив свет, я в темноте возвращаюсь в постель и зарываюсь поглубже под одеяло.

Сейчас ничто не имеет для меня смысла. Ничто не кажется правильным. Но когда усталость снова оседает на мне, как густой туман, я понимаю, что Петр защищает меня по ту сторону двери моей спальни. И с этой мыслью я погружаюсь в сон.

22

ПЕТР

— Нам будет не хватать твоего присутствия, Сильвия. — Говорит моя мама, ее улыбка натянута и фальшива. Она кладет в рот еще один кусочек яйца и жует, словно у нее есть секрет.

— О, эм…, да. Спасибо, вам за то, что вы такая замечательная хозяйка. Для меня большая честь быть столь любезно принятой в вашем доме. — Говорит Сильвия.

Ее тон искренен, хотя я могу сказать, что мне потребовалось немало усилий, чтобы придумать подходящий ответ. Сегодня утром Сильвия выглядит бледной и осунувшейся, под глазами у нее темные круги. Не удивлюсь, если она спала так же мало, как и я прошлой ночью.

— Ты все собрала? — Спрашивает моя мама, ее тон до тошноты добрый. — Ты ничего не оставила в доме в городе?

— Нет, все со мной, — подтверждает Сильвия.

Словно гвозди по меловой доске, я слушаю, как моя мать навязывает вежливый разговор моей невесте. Даже Мила понимает, что что-то не так, и ведет себя непривычно тихо, переводя взгляд с меня на Сильвию. Она жует свой завтрак, не обращая на это ни малейшего внимания, ее внимание приковано к невысказанному общению, которое ждет, чтобы кто-то вдохнул в него жизнь.

Сильвия возвращается к своему завтраку и толкает еду по тарелке, почти не откусывая. После нескольких мучительно тихих мгновений она откладывает вилку.

— Вообще-то, я думаю, что забыла упаковать несколько своих туалетных принадлежностей, — тихо говорит она. — Вы не возражаете, если я…?

— Нет, нет. Делай все, что тебе нужно. — Говорит мама.

— Я закончила есть. Можно мне тоже уйти? — Спрашивает Мила, наполовину поднявшись со стула.

— Конечно, — соглашается мама, провожая острым взглядом быстро удаляющуюся Сильвию, выходящую из комнаты.

Бросив салфетку на почти нетронутую еду, я тоже поднимаюсь.

— Не ты, Петр. Если ты не возражаешь, я бы хотела с тобой поговорить. — Говорит моя мать, глазами приказывая мне вернуться на свое место.

Прочистив горло от досады, я медленно опускаюсь в кресло. Мама ждет, пока мы останемся одни в столовой, и снова обращает на меня свой взгляд. Интенсивное удовлетворение точит плоскости ее лица. Самодовольная улыбка кривит ее губы.

— Молодец, сын мой, — хвалит она, переплетая пальцы и кладя руки на стол.

— За что похвала? — Прорычал я сквозь стиснутые зубы, глядя на стол.

— За то, что лишил девственности девушку Маркетти, — заявляет она так, будто это совершенно очевидно.

Я даже не хочу знать, откуда моя мать знает. Я ей не рассказывал. Хотя, полагаю, после всего, что произошло прошлой ночью, нашлось бы немало глаз и ушей, которые могли бы догадаться об этом. Но от ее восторга по поводу моего завоевания у меня сводит живот.

Я возненавидел себя в тот момент, когда спустился с высоты первого опыта общения с Сильвией, и с тех пор стало только хуже. Я не должен был делать то, что сделал. Я предал Сильвию. Я манипулировал ею, говорил ей то, что она хотела услышать, чтобы получить от нее то, что мне было нужно.

А в ответ она отдала мне все.

Я никогда не встречал такого доброго