– Давай, – говорю Адаму, – в кои-то веки свали с работы пораньше!

Неспешно идем по главной улице, держась за руки. Не могу удержаться, чтобы не вообразить, как я рассказываю эту новость Ною. Тот думал, это моя вина в том, что у нас так ничего и не вышло, и теперь я уже никогда не смогу ему сказать, что я не бесплодна, – это он слишком рано сдался. Нам просто надо было не оставлять попыток зачать – или, может, это он был у нас стерильный.

Просто не могу удержаться, чтобы не заскочить в уютное малайзийское кафе. Адам может только подивиться, с какой это стати я в таком приподнятом настроении, хотя сомневаюсь. Никогда еще с такой полнотой не ощущала себя Саммер! Такой же счастливой, открытой, непринужденной. Никогда еще не чувствовала, что действительно живу полной жизнью! И это здорово.

Когда Адам осведомляется относительно моего выбора еды – самого острого блюда в меню, – списываю все на беременность. Единственная кислая нотка вечера – это осознание факта, что теперь мне действительно нельзя вина. Обычно вечерком я втихаря выпивала бокальчик-другой до прихода Адама с работы, но теперь я беременна по-настоящему, так что пора завязывать.

Хотя странно – в тот момент, когда я отказываюсь от вина, это до меня и доходит. Я беременна! Беременна не только ради победы в гонке, беременна не просто ради «выкуси, Франсина».

Во мне растет ребенок.

Везу Адама домой и бросаюсь в сортир, едва переступив порог. Мочевой пузырь уже реагирует на беременность. Я почти довольна при этой мысли. Это часть того, что делает происходящее реальным.

Пока мою руки, смотрюсь в двойное зеркало. Настоящий образ ровно посередине, два вывернутых образа – по бокам. Саммер, Айрис, Саммер. Подношу руку к правой стороне груди. Несмотря на все события вечера, сердце бьется ровно.

Может ли кто-нибудь и впрямь почувствовать, с какой стороны у меня сердце? Перемещаю руку влево. По-прежнему чувствую биение на этой стороне. Может, оно чуть слабее. А может, и нет.

Изучаю свое лицо. Оно и вправду такое уж асимметричное? Я всегда считала, что моя левая щека полнее, левая скула выше, но, кроме Саммер, никто этого не замечал.

Я всех напарила. Адама, Тарквина, Аннабет. Никто из них и раньше не мог отличить нас друг от друга, никто не может и сейчас.

Словно я всю дорогу была Саммер.

На тумбе раковины, на самом виду, – скомканная обертка от теста на беременность. Было большой ошибкой оставить ее здесь, но я почему-то не чувствую паники при мысли, что Адам может ее увидеть. Я уверена, что самые трудные времена позади и я уже хорошо натренировалась. Теперь я в состоянии отбрехаться от чего угодно. И все же не стоит создавать себе лишних проблем. Подбираю полоску, заворачиваю в туалетную бумагу. Уже заталкиваю ее на самое дно мусорного ведра, когда через дверь ванной проталкивается Адам.

– Ах ты шлюшка! – выдыхает он. – С кем это ты тут трахалась, пока я был на работе?

Юбка у меня до сих пор задрана до пояса; он хватает меня за трусики и сдергивает их до колен.

– Серьезно, Адам, в туалете?

Эти слова выскакивают из меня сами собой, и я напрочь забываю включить свой голосок покорной маленькой девочки. Черт, я звучу в точности как Айрис!

Адам застывает, как камень. Господи, думаю я. Будь Саммер! Ты должна быть Саммер. Но мне невыносима мысль, что он «снасильничает» меня прямо здесь. Только не перед этим зеркалом.

– Малыш, разве ты не видишь, что все изменилось? – мурлычу я. – Я как раз собиралась тебе сказать… С тех пор как я забеременела, все ощущается по-другому. Я собираюсь стать матерью. Ты должен быть помягче со мной. Хватит уже грубого секса.

Но он хватает меня своими сильными руками, и тут я сознаю, что дверь захлопывается и меня прижимают лицом к зеркалу. Адам уже в полной боевой готовности, возится с молнией на ширинке.

– Яблоко! – кричу я. – Яблоко!

Он отпускает меня. Я поворачиваюсь. Адам переводит дух, и по лицу у него пробегает целая гамма эмоций: удивление, раздражение, недоумение… Даже нечто похожее на любопытство.

– Ну не дуйся, малыш! – увещеваю я, засовывая руку ему в джинсы. – Сегодня вечером весь дом в нашем распоряжении. Давай не будем спешить. Я теперь мягонькая, кругленькая… Сейчас я приму душ, чтобы дать тебе время помечтать о новых способах, как меня совратить. Ты вообще сознаешь, что в последнее время совсем меня не целовал? Ты не целовал меня с… не знаю с каких времен.

Это правда. Я так до сих пор и не дождалась ни одного из тех феерических поцелуев, о которых грезила, когда была Айрис.

Встаю на цыпочки и сама целую его. Его губы остаются плотно сжатыми, и он неотрывно смотрит на меня, словно я дала ему по физиономии. Пользуюсь его изумлением, чтобы вытащить руку из его джинсов, подтолкнуть его к двери и запереть ее за ним.

Все, больше мне не придется отбывать эту повинность с Адамом. Если ему так уж хочется секса, то пусть попробует соблазнить меня.

Улыбаюсь девушке в зеркале. Она улыбается мне в ответ.

– Завтра ты запишешь это исчадие в ясли, – говорит она.

– А то, сеструха, – отзываюсь я.

Утро нежаркое, весеннее, и я быстро иду через уэйкфилдский пляж, демонстрируя выпирающий из бикини чудесно округлившийся животик. Тело у меня гладкое, фигуристое. Размер «DD» наконец-то мне точно впору.

Последние семь месяцев были счастливой мечтой. Тест на беременность все изменил. «Трах-жесткач» остался в прошлом, а на следующий день Тарквин отправился в ясли. Когда появилось место в яслях поближе, готовых держать его у себя практически с утра до ночи, я быстренько сплавила этого клопа туда. Адам было запротестовал, но крыть ему нечем. Я вынашиваю наследника несметного состояния, и давайте посмотрим правде в глаза: предыдущая жена Адама не пережила беременности. Моя мать напомнила ему об ответственности и велела дать мне немного отдохнуть.

Я – Саммер. Все у меня срастается.

Адам думает, что я беру уроки фортепиано. Несколько месяцев я бренчала на рояле Хелен, выбирая пьески попроще и намеренно лажая. Играла нормально, только когда никого не было дома. Хотя с недавних пор могу играть и при Адаме. Наверное, не самые заковыристые произведения, но вполне себе сложные, чтобы гордиться собой. Он не музыкант, так что не испытывает никаких подозрений, что я больно уж быстро выучилась. Говорит лишь, что классно опять слышать музыку в доме.

Игра на рояле – это единственная вещь, которая дарит мне то же ощущение, которое я испытывала за румпелем «Вирсавии»: чувство единения с каким-то великим древним ритмом. Кажется, что в инструмент переселилась душа «Вирсавии», душа океана. Он так и сверкает, большой и черный, посреди в остальном совершенно белёсой гостиной. В нашем доме столько стекла, что ослепительный солнечный свет проникает повсюду. Иногда я задергиваю шторы, чтобы дать отдых глазам, а потом играю песни моря и чувствую, как океан дышит у меня под пальцами.