Вкруг озирался, как будто готовяся выстрелить…

Вариант III. Пелопс, или замена. Сын Зевса, царь города Сипла Тантал, единственный из смертных, кто посещал Олимп и пировал с богами, возгордился настолько, что, пригласив богов на трапезу к себе во дворец, приготовил им в качестве кушанья собственного сына Пелопса. Он хотел посмеяться над всеведением богов. Но боги не стали есть (только Деметра, в скорби по Персефоне, ничего не заметила и отъела плечо), возродили Пелопса в котле с кипящей водой и приделали ему плечо из слоновой кости. А сам Тантал, как известно, был отправлен в Аид, чтобы вечно испытывать там чувства голода и жажды.

А теперь наложим на эту модель известные нам случаи воскресения без договора со Смертью или с нарушением такого договора.

Осирис. Убитый братом Сетом, он был воскрешен женой-сестрой Исидой. Или их сыном Гором. Или даже сам себя оживил. По крайней мере в восемнадцатой главе «Книги мертвых» содержится такое заклинание: «Я Величайший, сын Величайшего; Огонь, сын Огня, который получил свою голову назад, после того как она была отрублена. Голова Осириса не была унесена от него, так да не будет и голова [здесь пробел для имени покойника] унесена от него. Я вновь собрал себя по частям; Я сделал себя здоровым и невредимым, Я вернул себе молодость, Я Осирис, Владыка Вечности». Но ни в одном из вариантов мифа об Осирисе не говорится о договоре того со Смертью. А поскольку такого договора не было, Осирис, воскреснув, не вернулся в мир живых, а стал правителем в мире мертвых.

Эвридика. Договор Орфея с Аидом состоял в том, что Орфей не должен был оборачиваться и смотреть, идет ли за ним Эвридика, до того, пока они совсем не покинут царство мертвых. В самом конце пути Орфей, не выдержав, обернулся, нарушив договор. Эвридика осталась в Аиде. Но у меня лично такое впечатление, что договор, предложенный Орфею, был обманом. Не получив никого взамен Эвридики, владыка царства мертвых просто-напросто предложил Орфею невыполнимые условия ее возвращения.

Сизиф. Сын бога Эола, строитель и царь Коринфа, единственный человек, которому удалось обмануть Смерть и вернуться из Аида на землю. Умирая, он запретил жене проводить погребальные обряды, а сам убедил Персефону, что, вернувшись на землю, заставит «нечестивую» жену все сделать как надо и вернется обратно в царство мертвых. А воскреснув, видимо, первым (правда, по-гречески), произнес фразу, так часто звучащую в американских боевиках: «I lied» — «Я солгал». Правда, потом, когда Гермес привел его обратно в Аид, всю оставшуюся смерть он наглядно доказывал, что лгать нехорошо, а обманывать властителей царства мертвых бесполезно и бессмысленно.

Какое отношение все это имеет к христианству? На мой взгляд, самое прямое. Ведь смерть и воскресение Иисуса могли быть восприняты и поняты только на основании ментальных стереотипов эллинистического Средиземноморья.

Одним из важных составляющих христианской веры стало знание о том, что происходило в субботу, между погребением Иисуса и его воскресением. Правда, сами Евангелия этого не говорят. Но уже в первой речи апостола Петра к тлеют которую он произнес в качестве руководителя христианской общины, пусть в самом общем виде, сформулирован постулат о схождении Иисуса в Ад (точнее, в шеол): «Сего [Иисуса], по определенному совету и предвидению Божию преданного, вы взяли, пригвоздив руками беззаконных, убили; Но Бог воскресил его, расторгнув узы смерти, потому что ей невозможно было удержать Его» (Деяния, 2: 23–24). Пока, в первые дни апостольского служения, прозвучало только одно — Иисус был в шеоле, но Смерти с ним справиться не удалось: «…не оставлена душа Его во аде, и плоть Его не видела тления. Сего Иисуса Бог воскресил, чему мы все свидетели» (Lеяния, 2: 31–32).

Но вскоре появляются так называемые раннехристианские апокрифы, в которых взаимоотношения Иисуса и Смерти прописаны более подробно. В одном из них, в «Книгах Сивилл», в виде предсказания из далекого прошлого сказано: «Он [Иисус] сойдет во ад, возвещая надежду всем святым, конец веков и последний день; и исполнит закон Смерти, уснув на три дня». В другом, так называемых Деяниях Фомы, датируемых первой половиной III века, говорится:

Распятый людьми ради многих,

отшедший во ад со многою силою,

Ты, Чьего вида не вынесли начальники смерти,

взошел со многою славою

и, собрав всех прибежавших к тебе, уготовил путь,

и по следам пошли все, кого Ты искупил.

И собрав их в Свое стадо, Ты причислил их к овцам Твоим.

А еще ранее, во II веке, святой Мелитон написал поэму о Христе. В ней есть такие строки:

Господь облекшийся в человека…

воскрес из мертвых

и воззвал такими словами:

«…Я, разрушивший смерть

и победивший врага,

и поправший ад

и связавши сильного,

и восхитивший человека

на высоты небес.

Я, — говорит, — Христос.

Итак, придите все роды людей,

запятнанные грехами,

и получите отпущение прегрешений.

Я есмь Ваше отпущение,

Я — Пасха спасения,

Я — Агнец, закланный за вас,

Я — Искупление ваше

Я — жизнь ваша,

Я — воскресение ваше,

Я — свет ваш,

Я — спасение ваше,

Я — Царь ваш».

В этих строках проскальзывает явное противоречие, которое чем дальше, тем больше будет напоминать о себе. Противоречие между образом Иисуса-жертвы и образом Иисуса-царя.

У Мелитона Христос, только что поправший Ад, победивший его злые силы, именует себя «Агнцем, закланным» за людей, что немедленно отсылает нас к обряду жертвоприношения ягненка или козленка хтоническим богам, известному у всех народов, выращивающих ягнят и козлят. Такой жертвой был бог-овца (или баран) Думмузи. Одиссею для того, чтобы общаться с душами умерших, нужно было поить их овечьей кровью. В Ветхом Завете Авраам готовится по приказанию Бога принести в жертву сына Исаака, но ангел останавливает «простертую» руку и указывает на овна, которого следует принести в жертву вместо мальчика. И то же самое мы встречаем в сказке о сестрице Аленушке и братце Иванушке. Там ведьма губит Аленушку, занимает ее место и требует от мужа убить Иванушку, обращенного в козленочка; и не просто убить, а совершенно определенным способом:

Костры горят высокие,

Котлы кипят чугунные,

Ножи точат булатные,

Хотят меня зарезати.

Овен (а Иисуса первые христиане часто изображали в виде ягненка) — жертва, но жертва именно хтонического ряда, позволяющая общаться с силами мира мертвых. Восприятие Иисуса как жертвы тем самым приводит к его посмертной миссии — спуститься в шеол и вывести оттуда всех праведников, расселив их в небесном раю, который до этого если и существовал, то был совершенно пуст.

И выходит, что для этого, и только для этого, Иисус-человек рождался и умирал. Видимо, жертвенная смерть была единственно возможным способом не только попасть в шеол, но и завершить свою миссию, содержание которой — освобождение людей прошлого, настоящего и будущего от Смерти. Именно так надо понимать фразу из пасхальной литургии: «Смертию Смерть поправ». А понимание того, как это происходило, сформировалось одновременно с появлением классического богословия в IV веке. Причем как в Иисусе нераздельно-неслиянно существуют Божественная и человеческая сущности, так и в его борьбе со Смертью нераздельно-неслиянно сосуществуют победа силой и победа жертвой.