такой «политизации» банковских ограблений, которая отвлекала внимание от реального содержания акции — грабежа).

И напротив, подобные акции не становились публичными потому, что были направлены против тех целей, которые в сознании граждан уже воспринимались как враждебные обществу, хотя политические активисты часто выбирали их по этой причине. Имя Уильяма Рэндольфа Херста, жертвы САО, может до сих пор вызвать содрогание у старшего поколения американских радикалов и, возможно, интеллектуалов-киноманов, но факт принадлежности Понто к известным банкирам, а Шлейера к представителям индустриального капитала определенно не прибавлял симпатий «Фракции Красной армии» в Западной Германии, если не считать очень узкие круги тех, кто уже симпатизировал подобной боевой деятельности небольших группировок.

Возможно, нападения на полицейских все еще могут давать подобный эффект. Однако первые полосы могут быть с тем же успехом завоеваны информацией о нападениях на совершенно случайных людей. Спортсмены во время Мюнхенской Олимпиады 1972 года, обычные посетители английских пабов, убитые бомбами ИРА, или же персоны, являющиеся подходящими мишенями для достижения тайных целей группировки (например, полицейские информаторы) — для публики все они представляются рядовыми гражданами.

И в той степени, в которой целью акции становятся, таким образом, случайные и произвольные жертвы в чужой войне, все сходство между старыми новым «социальным бандитизмом» заканчивается. Остается лишь демонстрация того, что небольшие группы безымянных преступников, известных только под абстрактными или бессмысленными кличками или инициалами, бросают вызов официальным структурам власти и законности[137].

В задачи данной книги не входит рассмотрение политической эффективности или оценка теоретических или других обоснований, которые выдвигаются в отношении текущего возрождения индивидуальных или групповых боевых акций. Моей целью здесь является просто наблюдение за сходством и различиями между ними и «социальным бандитизмом», а также их связь с традициями, наследием и принципами действия. Некоторое родство тут можно найти, хотя лишь одна или две из группировок такого рода (за исключением неоанархистов[138],), наиболее удаленных от самых влиятельных господствующих установок революционной идеологии, стратегии и организации, демонстрируют какие-либо заметные признаки неопримитивизма. С позиций данного исследования классического социального бандитизма это отношение лишь маргинальное, возможно, по касательной. Дальнейшее изучение этих явлений может быть оставлено исследователям капиталистического общества конца XX века. С другой стороны, прямое продолжение мифов и традиций классического социального бандитизма в современном индустриальном мире имеет значение для замысла данной книги.

В некотором смысле это дело живо до сих пор. В конце 1970-х годов в Мексике один мой воинственный и полный энтузиазма читатель предложил активистам крестьянского движения на северо-востоке этой страны почитать мою книгу «Примитивные мятежники» (глава которой о бандитизме трансформировалась в настоящую книгу). Я не буду гадать, какие именно цели он преследовал. У бойцов «Campamiento Tierra у Libertad» книга пошла с трудом, что не слишком удивительно. Они ее по большей части не поняли, не увидели смысла в прочитанном. Но одну часть они поняли, и она для них была осмысленной: часть о социальных бандитах. Я упоминаю об этой дани уважения со стороны неожиданной и непреднамеренной аудитории не только потому, что такой опыт всегда льстит автору, но и потому, что обитателей края Уастека Потосина можно рассматривать как квалицифированную, компетентную и, без сомнения, в прошлом опытную группу критиков и комментаторов по данной теме. Это не служит доказательством правильности анализа, предложенного в «Бандитах». Но может придать читателям моей книги больше уверенности в том, что это нечто большее, чем просто упражнение в собирательстве древностей или в академическом теоретизировании. Робин Гуд, даже в своих наиболее традиционных формах, все еще что-то значит в сегодняшнем мире для таких людей, как эти мексиканские крестьяне. Таких людей много. И они должны знать.

Дополнительная литература

Со времен более ранних изданий настоящей книги сравнительное изучение истории бандитизма заметно продвинулось, хотя в целом остается скорее региональным, чем становится глобальным. Большая часть работ возникает по результатам многочисленных конференций и семинаров по истории бандитизма, что свидетельствует о живости темы. Библиография огромна, но, отчасти по причинам языкового барьера, я не могу претендовать на достаточное знакомство с литературой за пределами Западной и Центральной Европы и двух Америк.

Ранняя история бандитизма впервые появляется в книге Фернана Броделя “Miseère et banditisme” (Annales ESC, 2/2,1947), a в его великой The Mediterranean and the Mediterranean World in the Age of Philip II (Paris, 1949 — оригин. изд.)[139] уже привлекает значительное внимание.

Следующие исследования о бандитизме в древние времена охватывают почти всю Европу, кроме России и Польши: Brent Shaw “Bandits in the Roman Emprire” (Past & Present, 105, 1984. P. 3–52), G. Ortalli, ed., Bande Armate, Banditi, Banditismo e repressione di giustizia negli stati europei di antico regime (Rome, 1986) и Fikret Adanir, Heiduckentum und osmanische Herrschaft: Sozialgeschichtliche Aspekte der Diskussion um das frühneuzeitliche Räuberwesen in Südosteuropa (Südost-Forschungen, vol. XLI, Munich, 1982, c. 43-116).

См. также важные работы Karen Barkey, Bandits and Bureaucrats: The Ottoman Route to State Centralization (Ithaca/London, 1994), R. Villari, Banditismo sociale alla fine del Cinquecento в его Ribelli е riformatori dal XVI al XVIII secolo (Rome, 1979) и P. Benadusi, Un bandito del ‘500: Marco Sciarra. Per uno studio sul banditismo al tempo di Sisto V (Studi Romani, 1979).

Вероятно, столь же значимы исследования (в основном итальянские) о легальном статусе бандитизма и о методах борьбы с ним. В дополнение к Ortalli, op. cit., см. D. Cavalca, Il bando nellaprassi e nella dottrina giuridica medievale (Milan, 1978) и L. Lacché, Latrocinium. Giustizia, scienza penale e repressione del banditismo in antico regime (Milan, 1988).

Монографии национального, регионального и даже местного уровня продолжают составлять большой массив литературы. За исключением Латинской Америки здесь до сих пор преобладают классические регионы бандитизма: Средиземноморье, Восточная и Юго-Восточная Европа.

Однако ситуация становится благоприятнее и с корпусом важных исследований по КИТАЮ, теперь есть ряд работ на английском языке. Phil Billingsley, Bandits in Republican China (Stanford, CA, 1988) является базовой, как и Jean Chesneaux, The Modern Relevance of Shuihu Chuan: Its Influence on Rebel Movements in Nineteenth- and Twentieth-Century China (Papers on Far Eastern History, 3, Canberra, Mar 1971, c. 1-25). Также рекомендую Jean Chesneaux, ed., Popular Movements and Secret Societies in China 1840–1950 (Stanford, 1972) и Elizabeth J. Perry, Rebels and Revolutionaries in North China 1845–1945 (Stanford, 1980).

В других частях Азии дело обстоит хуже. Есть несколько исследований бандитизма в Индии, который фигурирует в индуистских религиозных традициях. Тем не менее монументальные собрания этнографических заметок колониальных администраторов XIX