Могла ли колониальная власть при желании увидеть (измерить, подсчитать) дополнительные, часто тщательно спрятанные источники доходов и установить на них налоги? Может быть, чиновники сознательно закрывали глаза, надеясь на умиротворение завоеванного населения? Вряд ли на эти вопросы можно ответить однозначно. В случае с Ошобой неспособность повседневно контролировать население и стремление не вызывать протестных настроений, по-видимому, дополняли друг друга и сдерживали власть от резких решений.

Вернусь еще раз к проблеме собственности. Несмотря на то что сбор налогов имел коллективный характер, российская власть Положением 1886 года закрепила статус частной земельной собственности в Туркестанском крае. Правда, по этому вопросу велись довольно бурные дебаты между различными партиями чиновников и экспертов[334]. Первый генерал-губернатор Туркестанского края К.П. фон Кауфман пытался отстоять ту точку зрения, что земельная собственность в регионе должна быть государственной, а пользование землей — подворным или даже общинным. В 1871 и 1873 годах Кауфман направлял в Санкт-Петербург свои предложения по земельному устройству Туркестана, при этом он отмечал, что земельные отношения у оседлого населения Средней Азии были «запутаны, неясны и разнообразны», но в них был один основной принцип, безусловно исключающий «во всех этих отношениях признание начала „частной собственности“, характеризующего наше европейское понятие о землевладении», поскольку все местные землевладельцы были поставлены в зависимость от государства[335]. Однако ревизионная комиссия под руководством сенатора Ф. К. Гирса, начавшая свою работу сразу после смерти Кауфмана, выступила резко против кауфманской идеи огосударствления земель и потребовала юридического оформления полной частной собственности. Члены комиссии пришли к выводу, что «каждое селение в Туркестанском крае разделяется на участки, владельцы которых пользуются ими на праве полной собственности»[336].

Положение об управлении Туркестанским краем зафиксировало в статье 255, что «за оседлым сельским населением утверждаются земли, состоящие в постоянном, потомственном его владении, пользовании и распоряжении (земли амляковые), на установленных местным обычаем основаниях»[337]. В этой формулировке не было прямого указания на полную собственность, а отсылка к местным обычаям вроде бы давала зацепку для существования различных форм коллективного земле— и водопользования, что отчасти отражало, видимо, настроения сторонников Кауфмана. Однако обрабатываемая земля все-таки не была названа государственной собственностью, а фраза о потомственном владении, пользовании и распоряжении фактически означала признание частной собственности, на чем настаивали те, кто поддерживал позицию Гирса[338]. Положение, хотя и признавало сельское общество основным плательщиком налогов, тем не менее допускало и выделение частного землевладельца в самостоятельную налоговую единицу, и куплю-продажу земельных участков (с переходом налоговых обязательств).

Хлопковый бум, который охватил Туркестан в начале XX века, поставил точку в спорах о частной собственности. Производство этого продукта основывалось на системе кредитов, которые выдавались крестьянину, нередко под залог земли, с обязательством выплаты суммы с процентами после продажи выращенного хлопка. В этой системе, зависящей от колебаний цен и кредитных ставок, происходили массовые разорения и переход земель из одних рук в другие[339]. В Ошобе хлопок не выращивался, но бум купли-продажи земли, видимо, охватил и местное население. В 2010 году в семейном архиве Я.А. я обнаружил несколько документов о купле-продаже земли. Вот один из них[340]:

1324 8-го раби ал-аввал ([1 мая] 1906).

Свидетельство от старшины Ашобы.

Дано настоящее свидетельство жителям Ашобы Асамаддину и его матери, престарелой Халджан, в том, что принадлежащий им участок земли — а его границы таковы: на западе граница длиной в 40 гязов[341]примыкает к наследственной земле Худайбирды, сына мулла Ир-нийаза, и частично, длиной в 10 гязов, к наследной земле Джин-бая, сына Ходжабиргана; северная сторона границы длиной в 30 гязов полностью примыкает к наследственной земле Гайиб-назара, сына Исмаил-бая; с востока граница длиной в 50 гязов примыкает частично к наследной земле Адина, сына Кара-ходжи, и частично к земле Ниматаллах устада[342], сына Ахунджана; с юга граница длиной в 30 гязов примыкает к наследной земле Таш-фулада, сына Базар-бая, — все границы которой ясно обозначены, в моем присутствии и в присутствии незаинтересованных людей, чьи имена будут приведены ниже, за сумму сорок два с половиной золотых[343][этот участок] был продан Мумин-баю, сыну Абд ал-Вахид-бая, и деньги были получены сполна. Упомянутый участок земли принадлежит им [продавцам] по закону и никому не заложен, и никто не является его совладельцем на паях, и земля является их [продавцов] законным имуществом. Об этом свидетельствую я и беру в качестве гарантов следующих достойных доверия лиц: Кирк-йигита, сына Риза-кули; Иш-Мухаммада, сына Мингбаши Ир-Назар-бая; Гайиб-Назара, сына Исмаил-бая, и ставлю свою печать.