Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Себ лежал в расслабленной позе — одна рука на колене, а другая на подушке, — но я чувствовала, что внутри у него бурлит водоворот эмоций. Я вдруг поняла, что я единственная в мире, кому он может это сказать.
— Может, ты видела вчера, когда мы держались за руки. Когда мне было одиннадцать, меня арестовали за воровство.
— Да, видела. И они запихнули тебя… — Я запнулась.
— Здесь, в Мексике, мы называем это reformatorios[31]. — Себ поморщился. — Они говорили, что мы должны быть благодарны, что попали туда. Потому что они давали нам шанс исправиться.
Исправиться. Я вспомнила картины из жизни колонии, которые я успела увидеть — вода только два часа в день, постоянные избиения, ночью привязывают к кровати, — у меня комок подступил к горлу. Ирония — это было не то слово.
Себ провел ногтем по шву джинсов.
— Там много чего происходило. Вещи пострашнее, чем кража кошелька. — Он опять улыбнулся, на этот раз через силу. — Я видел, как парни пытались сбежать, и их ловили. Их привязывали к дереву на несколько дней. Без еды и воды. Никто из нас не мог помочь им.
Вдруг я увидела образ оттуда. Лучше бы не видела. Глаза мальчика. Его лицо. Я с трудом проговорила:
— Что… что с ним случилось?
Себ развел руками.
— Через неделю он пропал. Больше мы его не видели.
— Но разве это законно? Как им позволили такое делать? Разве вы не могли заявить в полицию, когда вышли? — Мой голос стал пронзительным от испуга.
Себ поднял брови с удивлением — и с жалостью ко мне: я думала, что это выход…
— Никому это не интересно. Мы были воры и беглецы. Уличная шпана, без родителей.
Я была потрясена и обняла колени. Я слышала, как над нами стреляют по мишеням. Тренажеры вокруг нас выглядели до странности обыденными — словно они были из другой жизни, не той, через которую прошел Себ. Думаю, так и было.
— Как ты сбежал?
Он пожал плечами:
— В раме моей кровати был расшатавшийся металлический прут. Я вытащил его и заточил о стену, пока никто не видел. Это заняло месяцы, но в итоге он стал достаточно острым. Я пригрозил им охраннику и смылся. Я бежал во весь опор. — Его рот скривился. — Я так быстро бежал, что мог бы попасть на Олимпийские игры.
Я посмотрела на него, пораженная тем, что он как-то сохранил рассудок и мог даже шутить об этом. «Я пригрозил охраннику». Это не удивило меня, но я знала, что на самом деле Себ — хороший человек, даже нежный. Я вспомнила себя, когда мне было одиннадцать, и покачала головой. Большая разница. Даже учитывая все мои проблемы, я была настоящей счастливицей — и не подозревала об этом.
— Ты порезал охранника?
Себ помотал головой:
— Нет. Он был трусом. И думаю, я выглядел решительно. Словно не принял бы отрицательного ответа. — Он немного повеселел.
— Ты бы порезал его?
Веселье исчезло. Он встретился со мной взглядом. Я знала, что Себ никогда не станет врать мне.
— Да, — тихо сказал он. — Я бы сделал все, чтобы оттуда выбраться. И я ненавижу людей, даже сейчас. За то, что они делают друг с другом. За то, что они сделали со мной.
Я увидела маленький шрам на его руке, как раз там, где кончался рукав футболки. Глубокая белая впадина на загорелой коже. Как раз по размеру сигаретного ожога. У меня забилось сердце. Боже, неужели они сделали это с ним там?
Себ заметил, куда я смотрю, и взглянул на шрам.
— Нет, это парень моей матери, когда я был маленьким. — Он пожал плечами и потрогал шрам. — У мамы был плохой вкус на мужчин.
В его голосе не было горечи, но я чувствовала, как он его ненавидел. Я хотела спросить его про отца-ангела, но сейчас, похоже, было не время.
— Себ… — Я не могла закончить. У меня не было слов.
Он посмотрел на меня, и я увидела на его лице сожаление о том, что он меня расстроил. Он осторожно сжал мою руку.
— Querida, все в порядке. Никто не трогал меня уже много лет.
Я не могла вынести мысли о том, что кто-то вообще причинял ему боль. Я сжала его руку и быстро отстранилась, надеясь, что мой предательский пульс меня не выдал.
— Эй, ты обещал быть мне братом, — попыталась отшутиться я. — Братья не держат сестер за руку и не называют их querida.
Себ улыбнулся, его карие глаза заблестели.
— Называют. Постоянно.
— Наверное, в Мексике все по-другому. В Америке — никогда. А я американка.
— Но сейчас ты в Мексике, — заметил он.
— Да. И ты утверждаешь, что здесь братья держат сестер за руку и называют их «любимая»?
— Да. Мексиканцы очень дружелюбны.
Я рассмеялась. Ничего не могла с собой поделать. Себ усмехнулся. Я знала, как ему приятно видеть, что я опять смеюсь. Глубоко внутри шевельнулось чувство, которое я даже не хотела понимать. Я знала, что я просто очень рада тому, что Себ появился в моей жизни. Помимо всего прочего, было приятно снова обрести друга. Если не считать Алекса, последние несколько недель я чувствовала себя настоящим изгоем.
— А что твой ангел?
Мягкие каштановые кудри свисали у него со лба; Себ нетерпеливо отбросил их.
— После того как я сбежал из школы, я вернулся на улицы. Три или четыре месяца, — он покачал головой, — я был тем, кого ты не желала бы знать. Я ненавидел людей. Я хотел уничтожить их. Я хотел стать настоящим ангелом, чтобы никто не смел тронуть меня. Я все время дрался. Люди не так на меня смотрели, и я кидался на них. Я бил окна, поджигал машины, воровал… — Он замолчал, в его глазах была боль. — Не лучшее было время, — закончил он.
Я подумала, что воровать кошельки — худшее, чем он снимался, прежде чем его поместили в колонию.
— В любом случае моему ангелу это не нравилось, — сказал Себ. — Раньше я совсем его не чувствовал. Мы с ним были одним целым. Когда он мне был нужен, я вызывал его, но это была часть меня.
— Да! — воскликнула я. — Да, именно так и было поначалу.
Себ кивнул.
— Но мой ангел увидел, что я быстро умру, если продолжу в том же духе. Он стал постоянно… — Он нахмурился, подбирая слово, и слегка толкнул мою руку несколько раз. — Вот так, внутри меня, днем и ночью.
— Толкается. Да! Да, у меня тоже! — Я выпрямилась. По комнате словно пробежало электричество. — Но, Себ, что это значит? Они живут отдельно от нас? Они — это не мы?
Он помотал головой, прежде чем я успела закончить.
— Нет, они — это мы. Несомненно. Это как… У тебя бывает две мысли в голове одновременно? Например, ты думаешь: «мне надо сделать это» — и в тот же момент: «я голоден» или «мне он не нравится». В глубине души, но в то же самое время. Понимаешь?