– Ах, – говорили казаки, – если бы вы могли всегда так стрелять, как бы это упростило нашу задачу!

Вспоминая наше блуждание малой группой, среди масс отходящих красных войск, не могу понять, как они нас упустили. Очевидно, у них не было кавалерии и они всецело заняты были отходом. Честь и слава тому, мне неизвестному казачьему офицеру, который сумел собрать разбежавшихся и вывести нас к дивизии без потерь.

Во время нашего отступления я почувствовал, что Дура слабеет. Я ее не кормил уже два дня из-за боев. Тогда, несмотря на огонь красных, я ее расседлал, позволил покататься по земле, протер ей спину соломой и быстро снова поседлал. Это очень облегчает лошадь. Поход был немалый, затрудняюсь даже сказать, сколько верст мы бродили, уходя от красных. Весь поход я проделал пешком, ведя Дуру в поводу и садясь в седло, только когда мы уходили рысью. Благодаря этому она перенесла этот поход и бескормицу сравнительно хорошо.

Дергачи

Дня через два мы убедились, что все красные части прошли мимо нас на север. Наши разъезды их нигде не встретили. Путь на Харьков был, очевидно, свободен. На этот раз с большой опаской и охранением мы двинулись на юг.

Я был в числе квартирьеров. Вместе с усиленным разъездом веселой кавалькадой мы шли рысью. Старший квартирьер никак нас не мог построить рядами.

Вдруг из-за поворота нам навстречу появилась такая же кавалькада. На головах у них были фуражки с нам незнакомыми красно-розовыми верхами. Обе кавалькады остановились и даже попятились. Потом начались переговоры, которые выяснили, что это высланный из Харькова разъезд конных разведчиков Дроздовской дивизии. Они нашли в Харькове материю и сшили себе белые фуражки с малиновым верхом.

– Вы можете возвращаться, до Должика красных нет. За нами идет дивизия.

Они решили дойти хоть до дивизии.

– Смотрите, как бы наши не стали стрелять по красным фуражкам. Они их не знают.

Орудийную стрельбу у Должика в Харькове было хорошо слышно. Они недоумевали, что это значит. Удивительно! Ведь главное командование знало о нахождении Терской дивизии в тылу красных. Слыхали канонаду и ничего, чтобы нам помочь, не предприняли. Ведь усиленная пальба означала бой, и даже сильный бой, – и пальцем о палец не ударили. Какой-то невероятный эгоизм, а то и бездарность.

К нашему большому разочарованию, нашу дивизию не пустили в Харьков, а расположили в деревне Дергачи верстах в пятнадцати к северу от Харькова. Конечно, для фуража и нашего довольствия это было лучше, но нам хотелось в большой город. Впрочем, нас пускали туда в отпуск и раз ввели всю дивизию для парада. Наша батарея надела, конечно, синие штаны.

Мы отыскали Руктешелей и доктора, который лечил меня от испанки. Мой коллега Астров умер от тифа. Брат утешал барышню Руктешель, его невесту, и я думал, что завязывается роман. Доктор же принял нас холодно. Мне казалось, что он почему-то не поладил с белой властью. Не знаю почему.

Тут я украл у Кости Унгерна револьвер. Его родственник был назначен комендантом города, и Костя показал нам несколько отобранных револьверов. Я положил один в карман и ушел с ним. Вскоре устраивался праздник в городе. Нягу, брат и я остались дежурными в Дергачах. Остальные офицеры уехали в город. Причем револьвер полковника Шафрова отдали нам на хранение, так как Шафров, когда напивался, был неосторожен с оружием. Я переменил его револьвер-наган на украденный. Костя меня заподозрил и проверил номер револьвера. К его удивлению, он оказался совсем другим. А Шафров ничего не заметил и позднее в Крыму застрелился из краденого.

Я стал обладателем нагана, вещи для нас необходимой, но воровство остается воровством, и мне было не по себе.

Немного позже Кавказская Кубанская армия вместе с Донцами взяла город Царицын (поздней Сталинград) и дальше на север – Камышин.

Но Сибирская армия адмирала Колчака начала отходить. Нам не удалось образовать с ней единый фронт. Колчак был признан Главнокомандующим всеми четырьмя армиями: 1) Сибирской. 2) Нашей Добрармией на юге. 3) Армией генерала Юденича у Петрограда. 4) Армией генерала Миллера у Архангельска. Третья – западная и четвертая – северная не были многочисленны и вскоре были ликвидированы красными силами. Но наша Добровольческая и Сибирская представляли очень реальную опасность для красных. Ни нас, ни Колчака западные державы и Америка не поддержали, не поняв вовремя чем коммунизм был спасен.

Военная организация батареи

Практика и опыт выработали некоторые привычки в конно-горной и нашей батареях, которые прижились, но не согласовались с уставом прошлой войны. Первая мера была отсутствие зарядных ящиков. Вначале из-за недостатка снарядов, которые все умещались в передке орудия. Потом заметили, что без ящиков батарея становится подвижней, ее колонна уменьшается вдвое и уменьшаются потери, особенно в лошадях. Излишек снарядов стали возить на обывательских повозках, в «боевом обозе», немного за батареей. Стреляли снарядами из передка. В момент затишья одна повозка подъезжала к батарее и пополняла передки. Батарея была не шести-, а четырехорудийная. Прежде единицей был взвод, то есть два орудия. У нас же каждое орудие имело офицера и часто действовало отдельно от батареи. Орудие было и хозяйственной единицей.

Почти всегда батарея вела огонь с открытой позиции. Во-первых, в плоских кубанских степях трудно найти закрытую позицию. Во-вторых, нужно было в маневренной войне действовать быстро. Искать позицию было некогда. В-третьих, установили, что огонь с близкого расстояния действенней и всмысле поражаемости, и в моральном отношении. Нужно было быть быстрей неприятельской батареи. У красных вначале батареи были без офицеров и стреляли плохо, что позволяло нам рисковать. Если же батарея попадала под обстрел, то часто была выручаема другой батареей, заставлявшей замолчать неприятельскую, или же бралась «назадки» и уходила часто врозь, чтобы уменьшить потери.

У батареи была пулеметная тачанка, иногда две, для прикрытия. Когда батарея становилась на позицию, начальник пулеметной команды выбирал место на одном из флангов.

Боевой обоз состоял из санитарной двуколки и вещевых повозок для каждого орудия. Это были повозки, принадлежащие батарее. Кроме того, некоторое число обывательских повозок, в которых возились снаряды, ячмень, мука, соль и другие вещи; редко кухня – она не успевала готовить из-за быстрого движения. Боевой обоз шел непосредственно за батареей, чтобы не потеряться. Во время боя уходил в закрытое место поблизости. Если повозок становилось много, назначался офицер ими командовать.

Обоз второго разряда с портными, сапожниками, кузнецами находился верстах в ста в тылу. Туда офицеры и солдаты ездили лечиться и отдыхать.

Наличный состав батареи очень менялся. При наступлении было всегда больше народу, чем при отступлении. Летом больше, зимой меньше. Примерно колебалось от восьмидесяти до пятидесяти человек.

На ночь орудия ставились в «парк», на площади или улице. Не всегда к ним ставили дневального. Лошадей каждый уводил в конюшню своего дома. Коновязей мы не любили и применяли их редко.