— А можно маринованного лука?

— Конечно.

Клементин попивает вино, заедая его сыром. Зубы обволок красный мягкий привкус. Какое наслаждение побыть вдали, а не слоняться голодным по залам замка. И не заботится о чьих-то ртах. А уделить внимание своему. В присутствии всего лишь одного бармена, читающего на стуле вечернюю газету. Переворачивая страницу за страницей. Вдруг на одной из вижу заголовок большими черными буквами. Вот если б джентльмен поднял газету чуть повыше. Ага. Спасибо.

ОТВАЖНОЕ СПАСЕНИЕ ХОРА В МОРЕ

Четырнадцать серебристоголосых детей-хористов и их руководительницу спасли во вторник ночью при шторме в девять баллов. Малыши вместе со своей наставницей отправились на экскурсию в море в открытой шлюпке и оказались унесенными отливом в открытое море к западному побережью, где многие моряки уже много лет постоянно попадают в беду. Четверо отважных крепких мужчин, под руководством командора Бладмона, его заместитель, майор Макфаггер, кавалер креста Виктории, М.О.Н., доктор Франца Пикл, Б.Ф.Б., и барон фон Фриз, самостоятельно без посторонней помощи запустили большую моторную яхту, Новена, долго стоявшую на приколе, и вышли в море на помощь. Отважные джентльмены остановились в качестве гостей у Клементина Три Железы, владельца Кладбищенского замка, который остался на берегу, чтобы вызвать спасательное судно. Сильные духом джентльмены прошли опасные воды и, хотя у них была сломана мачта, а палуба залита водой, они отказались повернуть назад и даже тогда, когда их чуть не накрыла огромная волна, они прорвались к тонущей шлюпке, не смотря на то, что рисковали своими собственными жизнями.

Бармен переворачивает страницу. Ну, что за ужасные люди! Никого ничего не интересует. Ни истина, ничего. Лишь бы они выглядели хорошо. Выпихнут тебя из центра внимания. Еще и опозорят, если можно.

— Бармен, еще вина, пожалуйста.

— Да, сию минуту.

Глаза уже не режет свет. По мере того, как вино поднимает настроение… Бармен, улыбаясь кончиками рта и подмаргивая, наливает вино. Могу ему сказать, что это про меня вы читаете. Я там был. Именно с ними. В открытом море. Но они меня надули и не упомянули.

Клементин выходит с саквояжем в руке. Идет по узкой улочке между витрин магазинов. Заглядывает в один с медицинскими инструментами. В темноте висит скелет. Слабый запах жареного кофе. Шелест велосипедных шин на деревянных блоках дороги. Поворачивает налево. На другой стороне улицы за высоким забором парк. Какая-то дверь. Должна быть лаборатория Эрконвальда.

Клементин нажимает белую керамическую кнопку в круглой медной оправе.

Ждет. Нажимает снова. Мимо, закутавшись в шарфы, проходят люди. Поздно. Я устал. Замерз. Впустите же меня. Я могу легко устроиться и среди пробирок. Внутри ни звука. Выгнал меня из моего собственного замка. И к тому же дал мне адрес, по которому никто не отвечает. Медленно выхожу обратно на тротуар. И направляюсь в отель. В мокрых носках и с замерзшими ногами. Следуя за женщиной впереди, которая что-то шепчет коту.

Клементин проходит мимо этой женщины в темном пальто. Когда она, наклонившись у края тротуара над лужей, уговаривает пушистое создание. Голосом, который я раньше слышал. Поворачивается на звук моих шагов, чтобы взглянуть. Боже милостивый, Вероника.

— Смотрите, кто пришел. В город из своего сельского поместья. Я уже стала заводить друзей среди котов, чувствуя себя довольно одинокой. Может угостите меня стаканчиком?

В углу маленького слабо освещенного переполненного бара. За углом от магазина сыра. Клементин вынимает оранжевую банкноту в десять шиллингов. Чтобы купить большие порции бренди. Так как мы сидим вместе в этом тесном углу. После такой встречи. Когда от сырой угрюмости города и душа начала стыть. Увидеть радостное знакомое тебе лицо. Искрящееся весельем. Без сифилиса и роликовых коньков. Сидит, скрестив ноги. Натягивая юбку на белые холодные колени. Сильными большими пальцами держит бокал. Если мир пуст. Улыбка другого заполнит его.

— Я получила однозначно разочаровывающее письмо от Гейл. Она пишет, что на днях Джеффри разбабахал ей весь целовальник. Бедная девочка. Ревность. Почти как мой бывший занудливый муж, который мог поцарапать, но не ударить. У меня была встреча с моим очень давнишним другом. И мы позволили себе уединиться в отеле. Только мы начали наслаждаться нашим спокойным уединением, как кто, вы думаете, с грохотом взбежал по лестнице и начал колотить к нам в дверь, Роджер. Требуя найти его жену. Я вынуждена была в чем мама родила прилепиться снаружи на внешнем выступе окна. Зацепившись за бог знает что. Пока Роджер вдрызг пьяный и злой метался в поисках по комнате. Я полностью раздетая подверглась такому унизительному испытанию. Внизу на улице собралась орущая, свистящая, смеющаяся толпа. Я этого никогда не забуду, но как хорошо снова видеть вас. Что было, то было. Этот бренди меня просто спас. Я возвращалась в свою квартиру. Абсолютно подавленной. Так получилось. Ходила из аптеки в аптеку целый день. Не знаю, что люди делают с гигиеническими салфетками. Нигде не могу их найти. Но раз уж вы здесь, вы должны остановиться у меня.

— Я не могу навязываться.

— Я настаиваю. Решительно. Я живу в десяти минутах отсюда.

— Эрконвальд дал адрес его лаборатории.

— Мой дорогой мальчик, вы никогда не смогли бы остановиться в этом зверинце.

— Он сказал, что это уютное местечко с кушеткой.

— Там операционный стол с прозекторскими пластинами.

— О!

— Вы должны пойти со мной.

— Это так любезно.

— Я всегда такая. Поэтому мне и достается. Ну, да ладно. Дорогой мой, я не могу поверить. Я действительно так рада видеть вас. Вы так молоды и у вас такой прекрасный профиль, точно как сказала Гейл. Я очень извиняюсь, но закажите мне еще один бренди.

Бар набивается все плотнее и плотнее. Уже негде стоять. Напитки держат у самой головы. Снаружи мокрые и пустынные улицы. А жизнь бьет ключом. Голоса, улыбки и гортанный смех. Ее волосы откинуты назад и, струясь, падают на плечи. В проборе посредине видна белая кожа. С крошечными частичками перхоти.

— Можно я буду называть тебя Клейтон, да? Ну, Клейтон. Ха ха. Хо хо. Может устроим вечеринку? Точно. Устроим.

Идем, пошатываясь, по гранитному тротуару. Группа темных фигур с пакетами в руках. Вероника идет, пританцовывая, впереди, они следуют за ней. Я иду замыкающим с саквояжем в руках. Представлен сотне нежданных городских друзей. Счастливых и всепрощающих. Веселых и беззаботных. Предлагающих выпить, сигареты и сочувствие. Все эти дни я жил с тяжелым сердцем среди зубчатых стен под свинцовой крышей, дрожал от взрывов за обедом, мок во время спасательной операции в море и оказался по уши в долгах. А теперь я в теплом окружении хороших друзей.

Вверх по ступенькам высокого дома с зеленой дверью. Между колоннами и чугунными перилами. В конце длинного зала еще раз поднимаемся по ступенькам. Одна лестничная площадка, другая. Пока не доходим до самой последней наверху. Под карнизом втекают гости. В уютные комнаты. Переходящие одна в другую. Стеганные покрывала. Цветочные вазы. Хлопают пробки. Затихают раздоры. И щелкая ими прямо у себя под ушами, с кастаньетами выходит, танцуя, Вероника.