странам второго и третьего миров, что свидетельствует об углублении ресурсного неравенства и перехода мировой системы к состоянию постколониализма. Третий постулат определяется тем, что стремление к справедливому обществу не является второстепенным (так как никогда не был достигнут мировой консенсус), характеризует методологический спор, выражаемый в том, что необходимо преодолеть антиномии «изучения и оценки макро- и микропроцессов»[286]. Но главное – И. Валлерстайн делает вывод о том, что неравновесная миросистема обретает контуры стабильности, если, воспринимая отмеченные неравенства и разграничения как порождающие социальные и политические риски, мы переосмыслим тренды общественного развития, откажемся от мечтаний о создании универсальной всеохватной теории и серьезно отнесемся к возникновению новых «гибридов» природы и культуры, прилагая усилия к достижению справедливого общества в контексте отказа от концепции предопределенности и выработки формы знаний адекватно миру нового века[287].

Теоретическое наследие И. Валлерстайна, несомненно, побуждает к поиску теоретико-методологических ориентиров, описывающих и моделирующих процесс глобальных изменений, к таковым можно отнести наступление глобальной монополии в цифровом пространстве. Российские исследователи в работе «Современный глобальный капитализм» характеризуют его основные свойства формирования новой информационной реальности[288].

Согласно позиции, утверждаемой в исследовании глобального капитализма, его развитие в новой информационной среде, основу которой составляют глобальные информационные сети, имеет последствия формирования информационного (цифрового) неравенства, которое можно назвать «революционным» только по технологическим параметрам, но имеющим признаки социальных диспропорций под влиянием отставания стран, не входящих в ядро миросистемы, и, что не менее важно, их зависимость от затрат на электричество, связь и программное обеспечение. Обращаясь к сети Интернет, именуемой в публичном дискурсе «Всемирная паутина», авторы полагают, что деятельность глобальных информационных систем активно способствует установлению глобальной монополии отдельных государств, что несмотря на бурное развитие интернета его услугами пользуется всего 6–7 % населения Земли[289]. Развивающийся интернет – бизнес, казалось бы, заинтересованный в расширении потребителей информационных услуг и использования информационных коммуникаций, но очевидно, что глобальная монополия в цифровом пространстве позволяет непосредственно управлять финансовыми и товарными потоками в глобализирующемся мире, и как следствие – через монополию на цифровые (информационные) ресурсы определять актуальные и перспективные события мировой экономики и политики.

Так как Россия в прошлом десятилетии стала частью глобального мира и не зависима от обоснования схем третьего пути, наша страна с глобальной иерархией относится к странам с развивающейся экономикой, что фиксирует с одной стороны перспективы становления России как глобального, экономического и политического игрока, но с другой отражает зависимость Российской Федерации, ее ограниченность и уязвимость в использовании и создании новейших цифровых продуктов. В реальности несмотря на усилия по формированию автономной экономики, определяемой задачами укрепления национального суверенитета и национальной безопасности, глобальная монополия в информационном пространстве имеет последствия ограничения доступа России к новым цифровым ресурсам, что вполне объяснимо в контексте заинтересованности монополистов цифрового пространства воспроизводить матрицу отставания России от мировых информационных (цифровых) трендов. Следует учитывать, что в условиях противостояния коллективного Запада и Российской Федерации является нереалистичной модель «справедливого обмена и сотрудничества», когда политика санкций, направленных против России, используется в качестве важнейшего инструмента возведения барьеров на пути формирования отечественного цифрового пространства. Точнее, оппоненты-«партнеры» России, стоя на свободе информационного пространства, с целью получения выигрыша в актуальной информационной войне действуют по логике «одностороннего движения», требуя от России свободы информационных потоков и одновременно воздерживаясь от конструктивного сотрудничества с Россией в сфере информационных технологий, используя фактор «нечестной конкуренции», реализации всевозможных ограничений на пути деятельности российских цифровых структур и стремления вытеснить Россию из цифрового пространства в «третий мир».

Подчеркивая данные обстоятельства, можно сказать, что актуальным представляется обращение к проблеме влияния глобальной монополии в цифровом пространстве на развитие российской системы высшего образования. Современное информационное общество является обществом-знанием. Имеется в виду, что высшее образование стало «триггером» социальных и экономических изменений, что состояние высшего образования является показателем перспектив развития конкретного общества в глобальном мире.

Система отечественного высшего образования в постсоветский период испытала влияние разнонаправленных тенденций. С одной стороны, очевидно, что обоснование «политики консерватизма» в системе высшего образования, а точнее «ничегонеделания или охранительства», приведет еще к большему отставанию от изменений в глобальном образовании. Вышеуказанное обстоятельство в той или иной степени признается убежденными сторонниками сохранения фундаментализма, предшествующей модели высшего образования[290].

Если вспомнить недавнюю дискуссию о последствиях присоединения России к Болонскому процессу, становится очевидным, что отечественная система высшего образования получила преимущество расширения доступа к новым образовательным и информационным технологиям, открыла перспективы конкурентности выпускников российских вузов, вместе с тем испытала влияние трендов коммерциализации высшего образования, ориентированности на нововведения, деформирующие структуру и цели образовательной системы, углубление деградации кадрового потенциала. Эти обстоятельства нельзя свести к одному фактору, учитывая как внутренние условия развития отечественного высшего образования, так и фоновые обстоятельства. Очевидно, что в рамках использования цифровых технологий и перехода в контексте их внедрения на новые образовательные стандарты (сфера компетенции специалистов) высшая школа оказалась во многом не готовой на уровне материальных (объективных) факторов, связанных с устарением научно-технологической базы, и по субъективным критериям недостаточности информационной компетентности акторов высшего образования. Не в меньшей степени подействовали механизмы инерционного восприятия, неготовности к овладению использования цифровых технологий по причине как индифферентности к принимаемым изменениям, так и «тихого» сопротивления к переменам на фоне предпочтения фундаментальной системы высшего образования.

Впрочем, цифровизация российского высшего образования дала противоречивые результаты в условиях глобальной монополии цифровых пространств. Присоединение к Болонскому процессу показало, что в целом в массовом восприятии акторов высшего образования есть убеждения в необходимости обновления сфер высшего образования, но опять же возникают существенные поправки, определяемые тем, что универсализация национальных систем образования (что является провозглашенной системой Болонского процесса) распространяется в мире. Однако, не ясны перспективы таких шагов в движении к обществу «социальной справедливости»[291].

Проблема состоит в том, что включение России в Болонский процесс заметно сторнирует в текущий период, поскольку политика санкций стран – основных участников Болонского процесса – объективно привела к сужению или отмене научных и студенческих контактов, которые в идеале во многом способствовали налаживанию коммуникаций в цифровом пространстве. Также негативное воздействие оказывала глобальная монополия, нацеленная на усиление зависимости России от технологических средств, программного обеспечения и образовательных стандартов, ориентированных на принятие российским высшим образованием схем подготовки специалистов высшей школы в «зарубежном измерении». Однако, следует принимать во внимание, что очевиден рост конкуренции со стороны зарубежных центров высшего образования по отношению к российским вузам в рамках реализации политики образовательных услуг, подготовки специалистов высшей школы и научно-исследовательских кадров.

Анализируя реальное состояние и перспективы российского высшего образования по включению в международный рынок образовательных услуг, авторы, во-первых, отмечали, что основной