Арлинг хотел было возразить, что драганы не настолько невежественны, и от запаха грязного тела избавляются с помощью воды и мыла, но вовремя спохватился. В конце концов, кем теперь были для него драганы? Только прошлым.

С тех пор они разговаривали о запахах каждый день. Комната в Смотровой Башне превратилась в лабораторию, где Регарди нюхал флаконы и пузырьки, в которых иман умудрился спрятать весь мир. Запахи будили его даже по ночам – он подолгу ворочался, пытаясь определить, откуда так сильно пахло снегом или осенними листьями, и лишь потом понимал, что они ему снились. Уроки имана крепко въедались в память, пробуждая давно забытые образы.

– Человек может чувствовать много запахов, – учил мистик, всыпая в пробирку новый порошок. – Чувствительность зависит от вида пахучего вещества, его концентрации, от того, где оно находится – в воде, воздухе или песке, например. Важна температура. Запомни, что для правильного определения нужна последовательность. Сначала находи слабый запах и только потом – сильный. Вслед за сильным, слабый различить трудно. Ты чувствуешь здесь запах травы?

К его носу поднесли флакон, но травой в нем не пахло.

– Похоже на землю, – неуверенно протянул Арлинг. – Мокрую землю.

– Верно, – согласился иман. – Она лежит в основе, а нотка травы едва заметна. Будь внимательнее.

Регарди никогда не думал о том, что мире существовало столько запахов. Если раньше они легко делились на приятные и вонючие, то теперь их стало в тысячи раз больше.

– Есть много классификаций, но тебе не стоит забивать ими голову, – говорил иман, размешивая очередную смесь. – Можешь пользоваться самой простой. Она делит запахи на ароматические, анисовые и лимонные ароматы, далее на эфирные, тошнотворные, кислые, жженые, едкие и мятные. Есть еще бальзамические, например, запахи цветов, и каприловые – так пахнут кошачья моча, пот и козлиный сыр.

Перечисленные иманом категории отнюдь не показались Арлингу легкими для запоминания. Он путался в названиях и страдал от того, что приходилось полностью полагаться на память. Только теперь Регарди понял ценность таких человеческих изобретений, как перо и бумага.

– Кучеярские лекари широко используют благовония в практике, – продолжал иман в другой день. – Тебе нужно будет выучить их все. Вот, имбирь. У него острый, кисловато-горький аромат. Он облегчает дыхание, устраняет тошноту. У календулы мускусный, слегка терпкий и горьковатый запах. Если не можешь расслабиться, натри виски календуловым маслом, и тревога рассеется. А вот эвкалипт. Опиши мне, как он пахнет.

– Очень резко, – изрек Арлинг после долго изучения.

– Еще.

– Пряно?

– Не угадал.

– Кисло?

– Нет.

Регарди вздохнул и попытался вспомнить другие названия, но в голову ничего не приходило. Она была забита ароматом хвои, который они изучили в начале урока. Стекляшка стояла где-то на столе имана и просилась в руки, обещая напомнить запах мастаршильдской тайги после осеннего ливня.

– У эвкалипта терпкий, вяжущий, резкий аромат, – сердито произнес мистик, возвращая его в Сикелию. – Он укрепляет память. Как раз то, что тебе нужно. А еще улучшает настроение и отпугивает насекомых. Когда в прошлом году у нас на кухне завелись древесные мухи, отвар из эвкалиптовых листьев прогнал их меньше чем за сутки.

Непременно воспользуюсь им, когда меня замучают мухи, тоскливо подумал Регарди, стараясь вновь уловить запах хвои, но он уже утонул в ароматах фенхеля и черного перца, которые расхваливал иман.

Горячий шоколад, сушеные яблоки, черствый хлеб, уличная пыль, мокрая овечья шерсть, древесные грибы, грязные волосы, спелая хурма, дубовый мох, свежий кофе… Ароматы играли множеством оттенков, оживляя воспоминания и рождая диковинные картины нового мира.

Флаконам не было конца – и запахам тоже.

– Назови первый цвет, который придет тебе в голову, – велел мистик, и Арлинг послушно нюхал поднесенный к его носу пузырек. Пахло яблоком.

– Синий, – брякнул он, запоздало сообразив, что таких яблок не бывает, но иман довольно хмыкнул и сунул ему под нос другую пробирку, от запаха которой его едва не стошнило. Не выдержав, Регарди сморщился, чем заслужил неодобрение мистика.

– Нет плохих или хороших запахов, – проворчал кучеяр. – Однако важны эмоции, которые они порождают. С ними их легче запоминать. И еще – чем слабее запах, тем он лучше сохранится в твоей голове. Чувствуешь, чем пахнет эта бумага?

Арлинг взял листок и внимательно его обнюхал. Древесные нотки соперничали с ароматом лаванды, который мог остаться от благовония, лежащего рядом, а также с легким запахом табака, который, несомненно, принадлежал иману.

– Человек может слышать запахи на расстоянии двухсот салей, – продолжил мистик. – Это примерно как от ворот школы до крепостной стены, где колодец. А если повезет, и нет ветра, то и до кормы «Черный Святой», что на рынке. Когда-нибудь я спрошу тебя: «А ну-ка, Арлинг, скажи мне, готово ли абрикосовое пиво у старика Джаля?», а ты мне ответишь: «Нет, учитель, но старый пройдоха уже вовсю его наливает». А теперь вопрос простой. Ты еще помнишь запах того листка бумаги?

Арлинг подумал и кивнул.

– Хорошо. Тогда на каком конце стола он лежит – левом или правом?

К концу недели Регарди научился угадывать почти без ошибок. Он напоминал себе пса, которого натаскивали на след. И хотя он давно запутался, какие упражнения относились к лечению, а какие – к обучению, желание поскорее начать урок, с которым он стал просыпаться по утрам, удивляло. Ощущение победы после того, когда ему удавалось угадать запах или найти пахнущий им предмет, было непередаваемым чувством. Оно дарило свободу.

Похоже, что от их занятий с угадыванием не меньшее удовольствие получал и иман. Если он и притворялся, то это было очень искусной и бессмысленной игрой. Зачем врать тому, кто находился в гостях и зависел от милости хозяев? Как бы там ни было, но кучеяр охотно придумывал новые упражнения, заполняя ими и без того занятые дни своего подопечного.

Мистик любил заставать Регарди врасплох, когда тот отдыхал в саду или на циновке в ученической спальне, и довольный произведенным эффектом, предлагал угадать по запаху, что лежало у него в сумке. Как-то учитель разбудил его даже ночью и был очень недоволен тем, что Арлинг долго не мог сосредоточиться.

Лучше всего Регарди определял по запаху фрукты и цветы, но иман с каждым днем усложнял задания. Так, он прятал ветку пахучего кипариса где-нибудь в комнате или коридоре, а Арлинг должен был отыскать ее за пятнадцать минут. Позже, ветка кипариса сменилась на менее «пахучие» предметы, минуты сократились до пяти, а затем и вовсе до одной. Если он не укладывался во времени, вещь менялась, и все начиналось заново.

Труднее всего было угадывать растворенные в жидкости вещества, которые иман подбирал с большой фантазией.

Однажды мистик начал занятие с того, что дал ему понюхать воду, которая совершенно ничем не пахла. Как Арлинг не старался, ничего в ней не чувствовал. Иман не ограничил его во времени, поэтому он взял стакан в руки и приготовился тщательно его изучать, как вдруг понял, что его неудержимо тянет засмеяться. Однако повода для веселья не было, потому что день не заладился с утра – за водой пришлось ходить раза три, новая связка бус не поддавалась разгадыванию, а от проглоченной наспех каши с незнакомыми пряностями болел живот. И, тем не менее, ему хотелось смеяться. Арлинг даже поставил стакан обратно на стол, чтобы сосредоточиться и подавить непонятное желание, однако с ужасом понял, что улыбается самым дурацким образом. В конце концов, он не выдержал и расхохотался, понимая, что делает большую ошибку. Собственное поведение пугало, но иман не сказал ему ни слова, дождавшись пока его приступ веселья закончится. Смех прошел так же неожиданно, как начался, и Арлинг нервно заерзал на подушке, гадая, какую ложь придумать в оправдание своего поведения.