– Боги всегда говорят простые вещи. Жаль, смертные их не слышат.

– Ладно, согласен, убедили. Пусть меня заполняет любовь… к самому себе.

– Нет, Олег, – мы любим себя априорно. И часть этой любви – большую часть – мы должны направлять вовне, на других, тех, кто связан с нами родственными, братскими и чувственными узами.

– Заткнитесь, Франног.

* * *

Раньше я любил читать надписи в лифте. О, там попадались великие перлы! Например – «Господа, не путайте лифт с общественным туалетом!.. Или путайте не так часто», или «Я хочу Катю так и так!» – с изображением, как именно страждущий хочет Катю, с дополнительной подписью: «Я тоже хочу Катю так!» и еще одной подписью: «Да не дам я вам обоим!» И еще помню надпись: «Хочу на море!!!» – ну просто крик души. Так вот, сейчас я бы прикончил этого писуна.

Прошло еще два часа. Жажда палила губы. Разговор, естественно, увял – не очень-то приятно ворочать языком, который напоминает рашпиль.

Замри, картинка! Да, я знаю, что вы видите: утлый плот, а на нем – два изможденных придурка, которые не знают, каким образом выпутаться из обстоятельств. Они-то на море, о, они еще как на море! Курорт, одним словом: кругом чистейшая вода, солнышко пригревает – загорай да купайся. Нет, я все-таки, если случится снова оказаться в моем мире – найду гада, изукрасившего стену лифта, и убью.

Мудрец рвался грести, однако я запретил старику браться за весло. Тогда Франног затеял ловить рыбу: выдернув из подштанников кожаный шнурок-опояску, он привязал к нему найденный среди досок гвоздик.

– Наловим рыбы, надавим из нее сока! Рыба как женщина – клюет на блестящее! – сказал он с видом эксперта, забрасывая «удочку».

Мне вдруг вспомнилась Вандора. Разве эта женщина клевала на блестящее? Разве она вела себя когда-нибудь как глупая пустоголовая дамочка? И разве стоили те девки (глупые или умные, красивые или не очень, добрые или стервозные – все равно!), с которыми я имел дело в Селистии, хотя бы ее ногтя? Она была мудрая женщина – по-настоящему, а не самозвано мудрая. А я… А, что говорить! Бежал, предал… Боги, эй… Бо-о-оги-и-и! Слушайте, боги… Сколько вас там на небе? Если я доберусь до берега живым… Я вам клянусь… Я приношу еще одну клятву (третью, для точности): ежели судьба сведет меня с Вандорой снова – я, так уж и быть, останусь с ней, и сделаюсь… блин, какое противное и мерзкое словосочетание – ее любимым мужем.

Боги, разумеется, не услышали.

Франног ловил рыбу до самого вечера, лежа под навесом боком ко мне. Увы, рыба оказалась совершенно невосприимчива к ярким цацкам. В конце концов, мудрец, задремав, выпустил из рук опояску, и та, влекомая гвоздем, ушла в гости к Предвечному.

– Вот теперь вы настоящий голодранец, – молвил я с нотками триумфа. – Кстати, я подумал: на леску вполне пошли бы нити канатов. Пустая голова. А вы-то, вы-то, мудрец! Вам голова на что?

Франног отмахнулся. Он настолько ослаб и расстроился, что не мог говорить.

Прошла тяжелая ночь…

На третий день утром я внезапно бросил грести. Перейдя на плот, отбросил весло и почесал сквозь прореху в подштанниках отсиженный зад.

– Ерунда, – сказал сипло, с трудом шевеля распухшим языком. – Мы сковырнемся раньше, чем пройдем две трети пути и встретим первые рыбацкие шаланды. Нужно ловить рыбу.

Франног приподнял дрожащую голову и вымолвил едва слышно:

– Ох, сынок, но ведь я вчера пытался!

– Пытались, да не так. Попробую острожить.

– А приманка?

– Будет вам приманка…

Расколов пополам весло, я сделал вдоль держака будущей остроги насечки. Обмотал их канатом и закрепил его конец на палубе. Затем прочно привязал к держаку перочинный нож и пару гнутых гвоздей, которым надлежало застрять в теле жертвы вместо полагающихся остроге зубцов. Готово. Я прилег на раскаленные доски. Вздохнул и царапнул лезвием основание большого пальца левой руки. Слабо… Я надавил: нож с неприятным скребущим звуком пропорол кожу.

– Аргх!

Я опустил руку в воду: вот и приманка! Скорей плывите сюда, морские хищники! Здесь вас поджидает хищник сухопутный, в руке самодельная острога, а рядом весло, чтобы глушить рыбу.

Бомбар, помнится, потерял за время путешествия через Атлантику двадцать пять килограммов. Интересно, сколько я уже потерял? Бомбар-то хоть питался сырой рыбой.

Прошло несколько часов. Временами я окунал левую руку и напряженно вглядывался в теплую воду. Халат прикрывал меня до ягодиц, подштанники – до подколенок, а голые икры яростно жгло солнце.

А жажда… жажда палила горло безумным огнем…

Франног скорчился под навесом, подтянув ноги к животу, и временами негромко охал.

– Странно, – наконец сказал я, тяжело проталкивая слова по сухому, будто забитому раскаленным песком горлу. – Море словно вымерло. Тунцы, дорады, бониты – ладно. Но где акулы и физитеры? Даже медуз нет!

– Я повторю: что-то готовится! – прошелестел со своего места Франног. – Все морские обитатели затаились и ждут. Помяни мое слово: нам недолго осталось ждать урагана!

Жаль, что его слова не оказались пророческими буквально. Солнце палило по-прежнему, и к вечеру мудрец окончательно обессилел. Он сжался под навесом, разинув рот и прикрыв глаза, воздух клокотал в его легких: все-таки сердце у него, хоть и хорошее для старика, начинало сдавать.

Я, кинув острогу, вновь попытался грести, взгромоздившись на обломок мачты, но и мои силы окончательно увяли. Я чувствовал себя как в наркотическом угаре, начинал грезить наяву. Поняв, что скоро потеряю сознание, прокусил нижнюю губу, и некоторое время жадно сглатывал собственную кровь.

Потом я вдруг обнаружил себя в воде, и сквозь жгучую пленку соли разглядел, как торец плота удаляется, мерно покачиваясь на волнах.

– Аргх! – Я догнал плот парой могучих гребков и, взобравшись на нестерпимо горячие доски, увидел, что Франног умирает.

Кваэр, будь ты проклят!

– Франног! Франног, вашу… за ногу! Снимите заклятие! Я клянусь, что закончу ваше дело! Освобожу Нэйту!

В эти секунды я был искренен так же, как и тогда, когда приносил клятву остаться с Вандорой, если судьба сведет нас снова.

Старый хрыч покачал головой. У него не было сил даже открыть глаза.

Проклиная себя, я выпрямился, сжав кулаки. Обвел взглядом равнодушный горизонт, над которым колыхался муар испарений…

– Корабль!

Это было невозможно, но это… было! Корабль плыл с севера на юг милях в двух от плота, быстро рассекая воду острым клювом тарана. Он показался мне гордой птицей с золотым оперением. Три мачты с подвязанными и, слава богам, белыми парусами, два ряда длинных весел, высокий позолоченный борт и гордо вздернутая корма.