…Да, ты помнил о нем, о Северине. Я думаю, ты давно ждал, когда придет время для этой подставы. Интересно, его друганов перемочили впрямь с твоей подачи? Зачем, если он первым помер? Или никто конкретно их специально не мочил — а просто действительно лучшие загибаются?.. Вот и Северин загнулся. Поскольку он был лучшим — то и загнулся раньше всех. Полностью подтвердив твою теорию и так обидно обломив запланированную подставу.

Но ты почему-то никак не хотел отказаться от этой идеи. И тогда ты рассудил по справедливости — пусть тот, кто обгадил тебе всю малину, за Северина и отработает. Поэтому тебя интересовало — а я ли виноват? Действительно ли я его убил? Никого это не колыхало — ни ментов, которые душили меня противогазом, ни судью, ни докторов, чуть в натуре из меня психа не сделавших… Но тебе это нужно было знать — и ты это, конечно, узнал. И назначил меня на его место. И выпустил меня из дурки. И стал выманивать на себя. Продемонстрировал мне судьбу его корешей, подсунул мне северинские дневнички — ведь я обязательно должен был проникнуться его мировоззрением. До печенок пропитаться…

Что ж, логично. Но насколько, блин, нерационально! Чтобы ты, такой прагматик-примитивист, затеял такую извилистую комбинацию… Зачем? Скажи, Дима. Молчишь? Вот именно.

Тогда я скажу — ради этой фразы. Тебе так нужно ее услышать! И уж конечно, не ради успеха очередной рутинной твоей подставы. А ради того, чтобы тебе подтвердили: НИКОГО ХУЖЕ ТЕБЯ В ЭТОЙ СТРАНЕ НЕТ. А соответственно, никто тебе не опасен.

Потому что, Дима, ты таки ссышь. С каким бы уверенным видом ты ни выволакивал будку свою на публику, ты же на самом деле места себе не находишь! Подсознательно ты панически боишься, что найдется кто-нибудь, кто еще хуже. Беспринципнее, подлее, жаднее, злей, нахрапистей, беспощадней. И что он-то тебя и съест.

Так вот, Дима, сейчас я обломлю тебе кайф окончательно. Я совершенно искренне советую тебе: не надейся, что ты самый плохой. ОБЯЗАТЕЛЬНО найдется кто-нибудь хуже!

В эту сторону всегда есть куда двигаться. Это прогресс конечен. А деградировать можно без конца. И уж тем более в нашей-то стране, где отрицательная селекция работает так давно и успешно, — неужели ты думаешь, что не найдется большей дряни, чем ты?.. Да и вообще — тут простор совершенно безбрежный. Из людей побеждает тот, в ком меньше всего человеческого, — но рано или поздно даже самого бесчеловечного человека победит обезьяна. Теплокровное сожрет рептилия. И так до упора. До одноклеточных. До цианобактерий.

Так что особо ни на что не рассчитывай, Дим. Дела твои хреновы по определению. И рано или поздно так или иначе ты наверняка просрешь. А поскольку отымеет тебя еще большая сволочь, чем ты, — собственную дальнейшую судьбу можешь представить, возведя в степень то, что делают с твоей добычей.

Так что врубай воображение на полную. И бойся, Дима. Бойся.

Я не отказал себе в наслаждении отключиться первым.

Я догадывался, что ждать они себя не заставят: все, что мне полагалось сделать соло, я уже, видимо, и правда сделал — и хотя они вряд ли всерьез опасались, что я сбегу, но вот дать мне возможность чего-нибудь над собой учинить явно не хотели. Пара реплик в моей роли еще значилась…

Но даже я не думал, что это окажется настолько быстро и просто: максимум через полминуты после того, как я закончил телефонный монолог, к скамейке, на которой я остался сидеть, бодрым, но довольно спокойным шагом подошли двое мужиков в цивильном, без лишних слов подняли меня, обшмонали, отобрали мобилу, лопатник и паспорт, надели наручники. Только единственная бабулька-таксовладелица на нас вытаращилась.

Так меня, оказывается, постоянно «вели»… Ну естественно.

К бордюру тем временем подрулила синяя «мыльница». Меня подтолкнули к ней, пригнув башку, сунули назад. Впереди уже сидели двое: такие же спортивные ребята с крепкими загривками; «конвоиры» стиснули меня сейчас с обеих сторон. Всё, не рыпнешься. Теперь уже вариантов у меня не было вовсе никаких. Теперь я точно доделаю что требуется. Дам свои показания, «запалю» всех, кого надо, и сгнию себе на зоне. Или, скорее, «повешусь» в камере…

Мы выехали со двора, медленно покрутили переулками с дырявым асфальтом и стали ждать возможности вклиниться в пробку. До меня вдруг дошло — с явным запозданием: а Сачков-то, скорее всего, действительно приложил руку к смерти северинских корешей из этих… «Конфабуляций». В качестве посмертной с ним, Севериным, полемики. А также, возможно, в качестве назидания мне — как северинскому в каком-то смысле наследнику…

По поводу «сохранения лица». Северинской альтернативы. Возможности остаться независимым от творящегося вокруг и не перестать уважать себя. То, что происходит вне тебя, будет происходить в любом случае, его ты не изменишь. Но вот остаться самому неким инвариантом относительно происходящего… Да, это рискует войти — и войдет, скорее всего, рано или поздно, причем скорее рано — в противоречие с физическим выживанием. С другой стороны, «все там будем». А вот сможем ли уважать себя до конца…

Хрен! Хрен тебе! Вот что ты имел в виду, Вадим Иваныч. Ты наверняка очень хотел доказать это самому Северину — правда, тут неожиданно влез я. Но тогда уж «единомышленникам» его ты это доказать постарался. И мне постараешься, не сомневаюсь. Самоуважение? А если над тобой будут неделями измываться, не оставят на тебе живого места и заставят-таки заложить друзей? Заставят, заставят, никто не сможет терпеть бесконечно… Ну, или оставят паралитиком, писающим в памперсы. Или два года подряд так будут унижать в казарме, что ты от этого повесишься? Или прирежут, как свинью, рядом с помойкой, да еще напоследок надругаются — причем выродки, животные, не имеющие сами ни малейшего права на существование, делающие это походя, с глумливым кратким удовольствием и тут же забывающие о сделанном за неважностью, насосавшись пива и вставив мочалке?..

Мы вялились в громадной пробке, изредка судорожно переползая на несколько метров вперед. Я чувствовал, как щекочет морду пот. Могут заметить… Да на здоровье — пусть думают, что я нервничаю.

…А мне что придется? Подставить кого-то, кого я и не знаю, — причем абсолютно помимо собственной воли. Сдохнуть в душной обшарпанной камере от рук уголовного быдла, обосравшись в последние секунды жизни, как многие повешенные. Или отправиться на зону и быть «отпетушенным» — своих «крестников» Вадим Иваныч ведь опекает до конца, я в курсе…

Причем — никакого выбора у меня нет. Как он захочет, так и будет. Но обязательно прежде чем уничтожат тебя, в тебе уничтожат самоуважение. Таков, значит, его «мессидж». Его способ оставить за собой последнее слово.

Автомобильные зады стояли стеной, сочились красным, виляли выхлопами. Слышалось раздраженно-унылое бибиканье. Им бы, «моим», мигалку поставить — но дорога забита настолько, что все равно ни черта не выйдет…

Мы, пожалуй, еще долго проколбасимся… А значит, времени у меня с лихвой. Мир и так уже отплывал и затуманивался.

Как скоро я потеряю сознание? При механической асфиксии это происходит где-то за минуту… Хотя апноисты задерживают дыхание гораздо дольше. Впрочем, я не апноист…