Или наоборот.

В стекле отразилось хмурое лицо Егора. Жалко его, не знает, с кем связался. Предупредить? Не поверит, но все равно…

Не поверил. Сжал мою руку и уверенно заявил:

– Не волнуйся, Настасья, не убьет.

Прислонившись к влажной, точно вспотевшей стене, Васютка наблюдал за тем, как жених с невестой выходят из загса и садятся в машину. Интересненько, однако, получается, а говорил, случайная знакомая.

Невеста хороша, белое платье с длинным шлейфом скрадывало неестественную худобу, букет в руках успешно заменил давешнего медвежонка, а вот глаза, надо думать, так и остались безумными, иначе зачем фата на лице – только чтобы скрыть дикий блеск. Невеста выглядела на редкость безразличной, а раздражение и злость жениха чувствовались на расстоянии. Странная свадьба.

Егор Мстиславович явился в указанное время, слово в слово повторил показания и, внимательно рассмотрев снимки, заявил, что опознать Курпатова не в состоянии. Это и понятно, там и лица-то нету, череп, кожей обтянутый, с дырой в затылке, а одежку и поменять легко.

Кстати, оказалось, что и с Любятским Егор Мстиславович встречался. Оказывается, Любятский и был тем самым посредником, который договаривался о возвращении похищенной девочки. Договаривался и обманул, а заодно и пистолет утащил. Если предположить, что Курпатов неким образом вышел на этого деятеля, тот испугался и убрал назойливого сыщика-любителя. Ствол-то был. Тогда Альдов кругом не виноват. Но кто убил самого Любятского?

Вопрос на вопросе. Ребята из района подозревали, что преступление совершила одна из сектанток, но где ее теперь искать без документов, когда и описания нормального нету. Свидетельницы все как одна чокнутые, только и твердят, что сбежавшая – натуральная ведьма и глаз у нее черный, дурной, а вот про рост, вес, черты лица, особые приметы ни словечка. Блаженные, одним словом.

Вот насчет дочки Альдов не обманывал – Игорь раскопал то дело: заявление имелось плюс отчет о проведенных разыскных мероприятиях, и никакой информации о смерти девочки. Официально Альдова Юлия Егоровна числилась безвестно отсутствующей. С супругой дело обстояло сложнее – Егор Мстиславович добился, чтобы Томилу Федоровну в судебном порядке признали умершей, причем, что интересно, постановление было вынесено за полторы недели до свадьбы. Занятно. Весьма занятно.

Невеста неожиданно обернулась, и нервное Васюткино сердце провалилось в желудок. Черт побери, еще немного, и он поверит в существование ведьм. Она села в машину, а Игорь на всякий случай перекрестился.

Номер для новобрачных был Пашкиной идеей, Егор согласился, а теперь чувствовал себя идиотом. Нет, номер, конечно, выше всяких похвал – одна кровать необъятных размеров чего стоит, рядом низенький столик на крученых ножках, романтично оплывают свечи, в пузатой вазе-бокале плавают лепестки розы, в ведерке со льдом томится шампанское.

Господи, ну и фарс.

– Помоги. – Настасья, скинув туфли, пыталась теперь отделаться и от фаты, но в парикмахерской белое облако тюля почти намертво прикрепили к коротким волосам ведьмы.

– Ну, помоги же, или так и будешь стоять?

Да, он бы и стоял вот так, ничего не делая, целую вечность, а возможно, и дольше. Волосы короткие и колючие из-за лака, целый забор из невидимок, как только она целый день проходила. И ведь не жалуется, терпит молча. Егор старался извлекать невидимки осторожно, но проклятые железки упрямо цеплялись за волосы, и Настя морщилась. Вот наконец фата, удивительно тяжелая для своего воздушного вида, упала на руки.

– Держи. Шампанского хочешь?

– Хочу. – В уголках ее рта затаилась улыбка, но ведьма, словно опасаясь выпустить ее на волю, нарочно хмурила брови.

– Думаешь, получится? – Шампанское щипало язык и обжигало нёбо. Ведьма смотрит в свой бокал, словно в хрустальный шар, в котором можно узреть будущее. Пальцы чуть дрожат, и шампанское внутри бокала тоже дрожит, впитывая неяркое пламя свечей. Это же пламя отражается в ее глазах, неясной тенью скользит по щеке и, едва касаясь губ, целует шею…

Бред. Он не имеет права. Он не должен. Она не должна.

Никто никому ничего не должен.

Ее губы пахли шампанским, и кожа пахла шампанским, она сама вся была как шампанское, женщина-птица…

Ведьма.

Он ушел. Сбежал, подобно мальчишке, который еще не научился отвечать за свои поступки. А я лежала и смотрела, как медленно оплывают свечи. Лепестки в вазе казались каплями крови, а в воздухе отчетливо пахло мертвечиной.

Свадебное платье мятой кучей лежало посреди комнаты. Некрасиво. Платье я подняла и почти не удивилась, когда из холодного шелка выкатился перстень. Егор… Да, он носил кольцо не снимая, а оно взяло и соскользнуло с пальца. Завтра отдам. Я поднесла перстень к свече: с темной поверхности – то ли серебро, то ли белое золото – грозно скалилась волчья голова. Надо же, снова волк… У Толика татуировка была с волком, в армии сделал, а у Егора перстень. Бабушка мне говорила, что я должна помочь мужчине-волку, тогда он поможет мне. Моя бабушка любила сказки. Зажав кольцо в кулаке, я задремала.

К утру злость и недовольство собой слегка поутихли, Егор даже не стал рычать на секретаршу, некстати поинтересовавшуюся, отчего это шеф так спешит работать. А куда ему еще спешить? К жене, чья кожа пахнет шампанским, а залитые лаком волосы нежно колют ладонь? Следует выкинуть этот бред из головы вместе с воспоминаниями, украденной радостью и самой загадочной женщиной-птицей.

Появлению Кускова Егор лишь обрадовался: злость поможет выкарабкаться. Пашка вихрем ворвался в кабинет, видать, сообразил, в чем дело.

– Значит, так решил?! Думаешь, объявил фирму банкротом, и все? – Пашка схватил со стола пресс-папье и швырнул его в секретаршу, та, испуганно ойкнув, укрылась за дверью.

– Перекинул все на свою сучку, а сам, значит, не при делах? Думаешь, не достану?

– Паш, успокойся. – Егор не мог отделаться от мысли, что упустил нечто очень-очень важное. А если Пашка не виноват? Если он не собирался кидать старого друга на бабки?

– «Успокойся»?! Твою ж мать, он мне говорит, чтобы я успокоился?! Это ты у меня успокоишься и упокоишься вместе со своею давалкой! Вечным сном уснете, и похоронят вас тоже вместе. Под одной плитой!

– Паша, давай завтра поговорим…

– Завтра? Можно и завтра. И послезавтра. И через неделю. – Кусков пнул корзину для мусора, белые бумажки разлетелись по комнате. – Сука ты, Альдов. – Пашка выскочил из кабинета, едва не сбив с ног несчастную секретаршу. Она, прижавшись к стене, мелко дрожала и глупо хлопала искусственно черными и ненатурально длинными ресницами. Дура. И он дурак!