— Ну да.

Тем временем весело выкатился по ступенькам плотно сбитый мужчина лет тридцати пяти на кавалерийских ножках, круглолицый и шарообразный, ростом ниже Вероники Викторовны едва ли не на целую голову.

— Папка! — набросилась на него дочь с тумаками.

Вероника Викторовна представила мужчин.

— Мой муж, Данила Фотиевич. Тоже, между прочим, тренер. А это наш милый гость, Ваня. Ольгин спарринг-партнер.

Улыбающийся Данила Фотиевич не без труда усмирил буйно радующуюся дочь; распластав ее на своем широком колене, протянул для пожатия руку и хрипло произнес:

— Гостям мы рады. Очень приятно. Я готовлю борцов-классиков.

— Классиков, — посмаковал Ржагин. — Звучит.

Отпустили таксиста, щедро расплатившись с ним за невозмутимость и готовность ждать столько, сколько понадобится пассажирам, и, нагруженные вещами, потопали пешком на третий этаж. Оля ставила Ржагину подножки, а он делал вид, что спотыкается и падает.

Семья Вероники Викторовны занимала отдельную двухкомнатную квартиру со всеми удобствами. Одна комната, которая поменьше, принадлежала Оле, в другой обитали супруги.

Девочка, не позволив Ивану снять рюкзак, немедленно утащила его к себе. Войдя, Ржагин с интересом осмотрелся. По сравнению с обыкновенной, привычно обставленной комнатой родителей, Олина поражала теснотой, какой-то складской загроможденностью, обилием невиданного и странного. Из знакомых ему предметов здесь оказалась только раздвижная красная кушетка, сиротливо притулившаяся в углу. Оля тотчас взялась показывать, залезать и демонстрировать, объяснять. Как выяснилось, комната забита миниатюрными спортивными снарядами для укрепления мышц, выработки выносливости, координации движений, гибкости, силы. Лежак с маленькой штангой, чтобы выполнять жим сидя и лежа, боксерская груша, перекладина, низкие брусья, конь и кольца, подвижное сиденье с веслами, концы которых обиты стеганой ватой, чтобы не царапать ковер, два баскетбольных кольца, приделанных к шведской стенке, и много еще разной мелочи, разбросанной повсюду — теннисная ракетка, гантели, эспандер, резина, свисавшая с крюка, как опавшие вожжи, обруч и три мяча, футбольный, волейбольный и баскетбольный.

Оля, закончив с объяснениями, повисла на перекладине, играючи подтянулась и сделала кувырок. Потом попрыгала через коня и, взобравшись на брусья, чисто, в упоре, исполнила уголок и плавно перешла в стойку на руках.

— Ты так умеешь? — спросила, вытянув к люстре ножки в гольфах.

— А ты? — с вызовом спросил Ржагин, носком подбив футбольный мяч и зачокав им.

Оля спрыгнула, подобрала с пола другой, волейбольный, и тоже стала чокать — стопой, коленями, плечами, головой. И так получилось, что они, не сговариваясь, начали соревнование — кто дольше удержит мяч. Иван на это не рассчитывал, он не ожидал, что она и чокать умеет. Его сковывала теснота, сказывалась растренированность и непривычность обстановки, он чувствовал, что неизбежно окажется посрамленным, потому что видел, что с мячом она обращается не в пример привычнее, увереннее его. Разгоряченный, с неприличной одышкой, он уже готов был сдаться, но тут из соседней комнаты донесся короткий сухой стук и что-то тяжелое упало, вызвав жалобный звон стеклянных плафонов в люстре. Ржагин, прикинув, нашел, что вот он, удобный предлог.

— Боевая ничья, — сказал, поймав мяч. — Слыхала?

— Что?

— Грохот, что. Может, потолок обвалился.

— Нет, это папа, он всегда так. Ты не лови, давай дальше, мы не доиграли.

— Минутку. Что — всегда?

— Падает. У него реакция слабая.

— Какая реакция?

Иван не понимал ее объяснений, ему казалось странным, почему при таком грохоте она абсолютно спокойна. Приоткрыв дверь, он осторожно выглянул в соседнюю комнату.

В углу, приперев к стене покосившийся торшер, трогая челюсть и встряхивая головой, сидел Данила Фотиевич, подавленный, понурый.

— Что-нибудь случилось?

— Пустяки, — хрипло сказал он. — Прозевал.

— Не волнуйтесь, Ваня, — выглянула из кухни Вероника Викторовна. — Очухается. Это я его наказала.

— Сурово.

— Но справедливо. За дело, он знает. Правда, Данилушка?

Данила Фотиевич согласно кивнул и, кряхтя, поднялся.

— Не хотите принять душ с дороги? — предложила Ржагину Вероника Викторовна.

Он не успел ответить.

— Потом, ма, — отказалась за него Оля. — Мы не доиграли, — и скомандовала: — Идем.

Иван обреченно повиновался.

— Но учтите, скоро обед, — сказала Вероника Викторовна. — Пожалуйста, Данилушка. Накрывай на стол.

— Ну, ма! — топнула ножкой в дверях Оля.

— Врежу, доченька.

— У, какая-то, — рассердилась и расстроилась Оля, и, втолкнув Ивана к себе, хлопнула дверью. — Врежет она. Мэ-э‑э, — показала двери язык. — Давай, кто больше подтянется?

— Пас, Оль.

— Тогда грушу бить?

— А тихие игры у тебя есть?

— Что такое тихие?

— Шашки, шахматы, лото, домино — мало ли. Карты.

— Карты? — оживилась она. — У мамы, я видела.

— Стырь, а?

— Сичас.

Она на цыпочках вышла из комнаты и вскоре вернулась с краденым. Радовалась, напевая:

— Бумбала, бумба-ла, бумбалалайка.

— В буру умеешь?

Она вылупила глазки и, расстроенная, покачала головой.

— В очко?

— Как же я умею, когда мне не разрешали?

— Прости. Никак не отучусь задавать глупые вопросы. Садись. Будем налаживать деловые контакты.

— В очко?

— Ага. На что играем?

— Кто первый.

— Да не. На фантики? Шелбаны?

— Какие фантики?

— Обертки от конфет. Мы, например, собирали. И резались целыми днями.

— Мне конфет не разрешают.

— И конфет тоже?

Она плаксиво помяла губками и горько кивнула.

— Не расстраивайся. Давай на щелбаны.

— На деньги.

— У тебя заначка?

— Что?

— Денег много?

— Нету.

— И как же?.. Ладно, понял. Я дам тебе в долг. Потом отдашь.

— Во.

— Почему?

— Самой нужны.

— В таком случае, деньги отменяются. Что в осадке?

— Нуль с бородавкой.

— Ясненько. Можно еще мяч носом катать.

— У-у-у.

— Пендаля.

— Что такое пендаля?

— Один на четвереньках, а второй ему ножкой по попе — шарах.

— Давай! — запрыгала она.

— Надеешься выиграть? А если проиграешь? И я