Флавия, словно прочитав ее мысли, медленно повернулась.

— Ты должна держаться той версии, о какой мы договорились, Лавиния, — сказала она. — Не отступай от нее, и все будет в порядке. И никаких разъяснений у меня не проси! Чем меньше ты знаешь, тем лучше. Просто доверься мне, ладно?

— Да, госпожа. Благодарю, госпожа.

Шестая центурия двигалась через покрытую сочной зеленью, усыпанную весенними бутонами Галлию. Легионеры болтали, шутили, а порой, чтобы скоротать время до отдыха, пели забористые фривольные песенки. Все они пребывали в приподнятом настроении, несмотря на исключительно высокий темп марша, который им задавал их угрюмый, не очень-то радующийся весеннему солнышку центурион. Спешка объяснялась стремлением Макрона сбыть как можно скорее императорского приятеля с рук. Тот оказался изрядным насмешником и непрестанно отпускал колкости в адрес армии, ее солдат, ну и, разумеется, офицеров. У Макрона просто руки чесались поучить уму-разуму этого наглеца. Вломить ему так, чтобы он надолго запомнил урок. Может, на хрен, в столице и принято ни за что ни про что поднимать на смех честных служак, но если ты не в своем дерьмовом дворце, а в выполняющем боевую задачу отряде, то изволь относиться с уважением к тем, кто тебя окружает. Здесь твои долбаные подначки никому не нужны! Ты с ними можешь дождаться лишь одного — хорошей и основательной трепки.

Эта мысль несколько развеяла мрачность Макрона, хотя он и сознавал всю невозможность ее воплощения в жизнь. Хлыщ как-никак был корешком самого императора, такого не урезонишь. Что бы он, на хрен, ни выкинул, ты знай молчи и терпи. Правда, Катон не молчит, он рос во дворце, ему все приколы по барабану. Он их выслушивает, улыбаясь, и сам не лезет за словом в карман. А вот Макрон взял за правило не приближаться в дороге к носилкам, хотя другой на его месте так и терся бы около них. Он даже на привалах теперь демонстрировал свою занятость, тщательно проверяя солдатское снаряжение. Легионеры, похоже, воспринимали эти порывы дисциплинарного рвения с пониманием и лишь пожимали плечами, когда их центурион в десятый раз принимался деловито подтягивать ничуть не ослабшие пряжки и ремешки.

К исходу третьих суток пути Макрон подсчитал, что, встав до рассвета, прибавив шагу и увеличив длительность перехода, центурия может уже к завтрашней ночи оказаться в Гесориакуме, то есть днем раньше, чем предполагалось.

— Очень хорошо, центурион, — одобрительно кивнул Нарцисс. — Прибытие в темноте привлечет к нам меньше внимания, что в существующих обстоятельствах просто подарок.

Катон и Макрон переглянулись. Пресловутые существующие обстоятельства до сих пор оставались для них загадкой, ибо Нарцисс за все три дня их совместного пребывания так и не удосужился пояснить, что он имеет в виду, а Макрон был слишком хорошим солдатом, чтобы пускаться в лобовые расспросы. Вот и теперь он смолчал, но, решив применить более тонкую тактику, поднял кувшин и с вымученной улыбкой спросил:

— Не угодно ли еще вина?

На сей раз переглянулись Катон и Нарцисс. Нарцисс рассмеялся.

— Да, пожалуй, центурион. Я не прочь выпить за хорошую новость. Но боюсь, этого все же не хватит, чтобы развязать мне язык.

Краску, залившую лицо хитреца, не могли скрыть даже красноватые отблески пламени.

Ночи все еще были прохладными, а потому жар костра и горячая пища воспринимались с особенным удовольствием. Центурию снабдили в дорогу лучшими съестными припасами из тех, что имелись у легионного интенданта. Правда, серебряные тарелки, в которых аппетитно дымилась густая похлебка из оленины, принадлежали Нарциссу, так же как и серебряные кубки, вынутые из недр его сундуков. Макрон умял двойную порцию варева и облизал губы, прежде чем вытереть их тыльной стороной волосатой руки, затем опрокинул в глотку остатки вина и снова наполнил свой кубок.

— Приятно видеть человека, столь увлеченно расправляющегося с едой, — заметил Нарцисс. — Даже если она груба и приготовлена в спешке. Должен сказать, что, деля с вами тяготы путешествия по необжитой, необустроенной Галлии, я едва ли не начинаю чувствовать себя одним из вас.

— Необустроенной Галлии? — поднял брови Макрон. — А что в ней такого необустроенного?

— А разве, проходя через Дурокорторум, ты заметил там хоть один театр или цирк? Разве на нашем пути попадались большие поместья? Изысканные виллы, приятные, разграфленные виноградниками ландшафты? Единственное, что я видел, — это кучки бессистемно разбросанных сельских усадеб да несколько захудалых таверн.

— Ну, ничего такого уж захудалого в этих тавернах нет, — возразил Макрон. Задиристо и с некоторой обидой.

— В тавернах, как таковых, возможно, и нет. Но посмотри на то, что там подают. На это ужасное пойло. Оно не годится даже для добавки в салат.

— Однако ты его пьешь.

— Только по жесточайшей необходимости, испытывая страдания. Пью и прихожу к выводу, что лучше уж занимать рот чем-то другим. Хотя бы пустой болтовней, не навлекая беды на желудок.

— Но кто же мешает тебе наполнить болтовню смыслом? — усмехнулся Катон. — Например, рассказав нам, что гонит в Гесориакум такого человека, как ты. Не за тем ведь, чтобы проследить за ходом вторжения, планы которого наверняка были разработаны, сверены и согласованы не один месяц назад. Что-то пошло не так, да?

Нарцисс внимательно посмотрел на него.

— Да. Но что — не скажу. Это слишком серьезно. Добавлю одно, на карту поставлено все. И потому вы должны довезти меня живым и здоровым. Мне есть что шепнуть военачальнику Плавтию. Если со мной что-то случится, вторжение, скорее всего, так и не состоится, а если оно не состоится, то мы в скором времени останемся без императора.

Увидев в глазах лицах собеседников недоверие, Нарцисс покачал головой. Половина лица его была на свету, половина — в тени, что делало его облик зловещим.

— Империи угрожает опасность, и гораздо большая, чем когда-либо, а в сенате засели глупцы, воображающие, будто они в состоянии выправить положение. Они убеждены, что помехой тому только Клавдий, считая его человеком жестоким и недалеким. — Он усмехнулся. — Последнее не лишено оснований. Я даже готов допустить, что это именно так. Но он единственный император, который у нас есть, и, если его отторгнуть, династия Юлиев Клавдиев может пресечься.

— Я слышал, что некоторые люди не видят в этой перспективе ничего дурного, — заметил Катон.

— И что потом? — с живостью спросил Нарцисс. — Снова республика? А какая нам будет от этого польза? Возврат к тем дням, когда борьба партий в сенате, выплескиваясь на улицы, оборачивается разгулом насилия? Новые гражданские войны, раздирающие на части весь цивилизованный мир? Если почитать пропитанные ханжеством труды республиканских историков, можно подумать, будто времена Суллы, Юлия Цезаря, Марка Антония и впрямь знаменовали собой золотой период в жизни нашей многострадальной страны, но это не так. Позвольте напомнить, что эти «герои» вошли в историю по телам трех поколений своих соотечественников. Нам нужны императоры, нам необходима стабильность, мы, римляне, нуждаемся в сильной власти, объединяющей государство, и ни в чем другом.