20.00. Собрание общества «Африканская политика» было посвящено Манделе. Для начала Леннокс зачитал заявление, сделанное Манделой на суде 1963 года, когда его обвинили в государственной измене. Затем мы посмотрели документальный фильм, посвященный этому великому человеку, и обсудили, что, по-нашему, ждет его в будущем. Все пришли к выводу, что если его не убьют, Мандела станет первым чернокожим президентом ЮАР. Никто не взялся предсказать, когда это случится и что будет потом. Когда все принялись обсуждать объявленную тему, я сделал вид, что у меня полный рот булочки, и уступил место какому-то Джеральду, который совершенно опозорился, сказав, что апартеид не так страшен, как его малюют.

Линтон Остин сказал, что до сих пор Мандела не продемонстрировал ни одной вспышки гнева или ярости (что довольно странно, учитывая, что его двадцать шесть лет продержали за решеткой). Леннокс выразил беспокойство по поводу обострения вооруженного конфликта между Инкатой во главе с Бутелези и АНК. Лутули заявил, что весьма высока вероятность, что черные начнут гражданскую войну против своих же. Леннокс покачал головой, почесал свою рыжую бороду и снова покачал головой. Я покинул собрание в страхе и беспокойстве. Придется ли мне сражаться в гражданской войне? Если да, то на чьей стороне? Судя по сказанному, Мандела круче Бутелези — по крайней мере, его речь можно разобрать.

21.00. Вернулся в спальню, полный тревоги и сомнений по поводу будущего нашей страны. Но вскоре все это затмил образ девочки в черном пальто и берете, которая пять часов назад лишь слегка мне улыбнулась, а потом зашагала по двору и села в автобус.

Проснулся за полчаса до подъема, терзаясь ужасным чувством вины из-за Русалки. На географии написал ей письмо, рассказав все новости и добавив, что с нетерпением жду встречи с ней в выходные.

За обедом Папаша ни разу не притронулся к спиртному. Я спросил его про книжку «В ожидании варваров», и он ответил, что это блестящий роман южноафриканского писателя Джозефа Кутзее. Достав книгу с полки, он протянул ее мне. В целом Папаша выглядел гораздо счастливее, чем раньше, и ни разу не вспомнил про жену. Он считает, что школьная пьеса произведет настоящий фурор и если я не трахну по меньшей мере троих девчонок за следующие три месяца, то могу считать себя скрытым геем. Я рассмеялся, несмотря на смущение, — ведь никаких признаков, что я становлюсь мужчиной, по-прежнему нет. А я-то надеялся, что взбучка, что мне устроили в день рождения, немного ускорит процесс.

По пути из прачечной привязался к Джеффу Лоусону. Мы прогулялись вокруг поля для крикета. Я сделал вид, что мне интересно, удалось ли ему склеить ту брюнетку (не удалось), и как бы мимоходом перевел тему на его прадеда.

Как и в тот день на ферме, он не слишком-то горел желанием говорить о своей семье и перевел разговор на регби. Поколебавшись немного, я решил не осторожничать и напрямую спросил его про прадеда. И глазом не моргнув, Джефф ответил, что его прадед погиб на войне. Непохоже было, что он врал.

Значит, родители Джеффа ничего ему не сказали. Еще один зловещий поворот в истории Макартура.

18.00. Немногих обрадует печеная фасоль на ужин, но для Жиртреста это блюдо было ключом к новому рекорду на самый продолжительный пук. (По его словам, неофициальный рекорд школы — двадцать четыре секунды — был установлен неким Альфом Томпсоном в 1981 году.) Жиртрест умял шесть тарелок фасоли и объявил, что «заряжен углеводным топливом».

Но прежде ему предстояло выдержать испытание — не пукнуть до отбоя. Он боялся, что Берт снова устроит ему «цапки», если он случайно пукнет во время самостоятельных занятий.

К третьему часу Жиртрест уже еле сдерживался. Он раздулся, как шар, и щеки казались даже толще, чем обычно. Но каким-то чудом он не сорвался и объявил, что рекорд будет установлен в 22.00 в спокойной обстановке, то есть на его кровати.

21.55. Безумная восьмерка и кот собрались у кровати Жиртреста. Саймон и Рэмбо держали наготове секундомеры. Жиртрест восседал на пирамиде из четырех подушек и был похож на карикатурного Будду. Через несколько минут взволнованных разговоров он призвал собравшихся к тишине и сказал, что намерен перейти тридцатисекундный барьер и посвятить свой рекорд памяти Макартура. Затем он сильно напыжился, приподнял свой гигантский зад и глубоко вздохнул. Раздались два звуковых сигнала — Рэмбо с Саймоном включили секундомеры. Сначала послышался низкий бурлящий стон, будто большая собака стонала от боли. Затем стон сменился громким раскатом. Раскат перерос в нечто ужасное.

Двадцать, двадцать один, двадцать два… Пук все продолжался и продолжался — если бы я не присутствовал при нем, то сам бы не поверил. Жиртрест стал фиолетовым и поднял зад выше. Саймон и Гоблин подняли секундомеры, готовые остановить их в любой момент. А потом раздался звуковой сигнал. Новый школьный рекорд был установлен! Тридцать три секунды! Жиртрест был в экстазе.

Я наклонился пожать ему руку, но отдернулся, почуяв отвратительную вонь. Все вдруг бросились открывать окна. Мы опустошили восемь тюбиков дезодоранта, но ужасный запах просочился в каждую трещинку и уголок нашей спальни и не выветрился даже за ночь (и за всю следующую неделю). Геккона вырвало в окно, и я чуть не последовал его примеру.

Жиртрест был в восторге от своего выступления и потребовал, чтобы я в подробностях описал его рекорд в своем дневнике. Мой отчет с моего разрешения вывесили на доске объявлений; он стал официальной хроникой этого легендарного момента в истории школы.

Все еще мучаюсь угрызениями совести по поводу Джулии Робертс — ночью она мне приснилась (я имею в виду Аманду, а не настоящую Джулию). Чтобы облегчить чувство вины, позвонил Русалке. Мы говорили примерно десять минут. Я не знал, стоит ли поднимать тему депрессии, поэтому выбрал легкий путь и пересказал лучшие моменты великолепного представления, устроенного вчера Жиртрестом. К моему изумлению, Русалку это даже не заинтересовало, и вообще, она была какая-то рассеянная, поэтому я просто сказал «до скорого» и повесил трубку.

14.30. Второе великое сражение между командами «Г» и «Е» обернулось еще большим позором, чем первое. На этот раз мы продули со счетом 32:12 (с учетом, что в команде «Е» всего четырнадцать игроков и один из них Верн). Мистер Лилли пробормотал, что опаздывает на кружок по гравировке и слился сразу после матча. (Думаю, можно смело утверждать, что наш тренер наконец покинул тонущий корабль.)

Саймон с Рэмбо дождались, пока Джулиан уйдет на ужин, и тщательно обыскали его комнату. К своему огромному разочарованию, они не обнаружили украденные трусы, зато нашли двое женских трусиков, пару кружевных чулок и велосипедный насос (что довольно странно, так как у Джулиана нет велосипеда).

22.15. Лежал без сна и тайком наблюдал, как Верн разговаривает с полотенчиком. Должно быть, в один момент полотенчико ответило что-то смешное, потому что Верн разразился безумным смехом. Даже Роджер нашел такое поведение странным и перепрыгнул на мою кровать, пока безумие не прекратилось.