– В чем-то с вами можно согласиться, и в то же время вы противоречите даже самому себе.

– Скажите в чем. Теперь я уверен, что прислушаюсь к вашему мнению.

– Относительно ваших слов о лозунгах и тезисах. Гитлер, например, использовал так называемую митинговую тактику, он говорил именно лозунгами, и многие, большинство, его поняли. У вас просто не хватает мастерства оратора. Я не права?

– Вполне возможно, вы в чем-то правы. Я же собираюсь доказать свою точку зрения сначала делами, а потом уже буду переходить на языковую тактику.

– Тогда к чему сотни и тысячи страниц текста, если вы сумеете привлечь на свою сторону одними лишь делами?

– Это не для всех. Я же сказал вам, что не все закончили школу с золотой медалью. Часть будет зубрить, другим придется вдалбливать… Это будет маленький процент. Очень маленький. Терять его не хочется, но плакать тоже не будем. Это неизбежно. А с программой действий, которую я разработал, это пройдет практически незамеченным.

– Вы очень уверенный в себе человек.

– Да. Патриот не может быть неуверенным.

– Особенно патриот России.

– Не иронизируйте. К тому же вы не очень внимательно слушали меня, иначе добавили бы, как сделал это я, слово «родина».

– Нет, почему, это я помню.

– А вы не вспомните, говорил ли подобные слова хоть раз кто-либо из депутатов? Или лидеры движений, фракций и так далее? Или возьмите еще выше. За последние годы хоть кто-то произнес слова «родина», «отчизна»?

– Честно говоря…

– Даже и не пытайтесь вспомнить, такого не было. Единственное, что они еще вспоминают, это «держава». И по-актерски добавляют: обидно. Хватит об этом, это настолько гнусно, что невольно вызывает тошноту. То, что сказано человеком в определенный момент, что характеризует место или обстановку, самого человека, его душу, переживания, нельзя употреблять всуе. Лично я так считаю. Так что делайте выводы. Россия-то у нас есть, а вот Родины, Отчизны нет.

– Наверное, следует сказать, что мне горько.

– А разве вам действительно не горько?

– Честно?

– Да, честно.

– Да. Очень горько.

– Значит, это не последняя наша с вами встреча.

– Надеюсь, что это так. – Рогожина, расслабившись, положила руку на подлокотник кресла. – А вы очень интересный и умный человек.

– Спасибо. Я также надеюсь, что у меня появился единомышленник.

– Вы вот так рады каждому новому единомышленнику или члену вашего движения?

– Не думаю, что у меня отразились на лице какие-либо эмоции.

– Может быть, вам просто не говорили об этом. Я, во всяком случае, заметила по глазам.

– Нет, я не выражаю особого восторга по поводу каждого случая, хотя гордость и некоторая доля самодовольства во мне, конечно, как и в любом другом человеке, присутствуют. Вы ведь ничего не знаете о людях, которые работают со мной, а они преданны и так далее. Это особые люди, в каждом из них присутствует интеллект, они воспитанны. Это определенная прослойка, причем довольно большая. Ни на улице, ни в университете, ни в каком бы то ни было другом месте вы не встретите столько интересных людей.

– А чем они интересны?

– Это уже вторая по счету тема, которая требует долгого разговора. Скажу только, что мои люди очень культурные.

– Вот как?

– Именно так. А почему, собственно, вы удивились?

– Потому что однажды уже слышала, как кто-то из журналистов назвал культурными людьми бандитов из преступных группировок: они-де не ругаются матом. Или очень стараются этого не делать. Это им претит и тому подобное. – Светлана почувствовала, что говорит легко, раскрепощенно, что раньше ей не было присуще. Она даже пришла к выводу, что это Дробов оказывает на нее такое магическое воздействие. – Циничная поза, на мой взгляд. Даже больше: это особая пропаганда, они привнесли в наш и без того универсальный язык еще больше мусора в виде «фени от братвы»: пальцы веером и сопли пузырями. Я, например, убеждена, что культурному человеку абсолютно не вредит, если он ругается матом. Тут все будет определять место, окружение и еще множество факторов. Хотя я не хочу сказать, что вот тут можно ругаться, а там нет. Мат – это состояние души.

– Вы в этом уверены?

– Не совсем. Если честно, то эта формулировка только сейчас пришла мне в голову. Раньше было по-другому: стихи – это состояние души.

– Здорово: от мата до стихов один шаг!

– Пожалуйста, не надо… Я говорила о состоянии души в том смысле, что стихи нельзя сочинять, я имею в виду настоящие стихи. Их можно только списывать, заглядывая в свою душу. Если смотреть по сторонам и писать – это будет называться чернухой.

– Беседуя с вами, я все больше убеждаюсь, что такой человек, как вы, мне просто необходим. Хотя бы для того, чтобы просто говорить с вами. Так вы согласны?

– Если вы о том, чтобы жить на Родине, в Отчизне, то да. Это интересный и больной вопрос. Только не думайте, что вы завербовали меня или что-то в этом роде. – Светлана даже задохнулась; она говорила искренне, и этого нельзя было не заметить. – Мне нравятся кое-какие из ваших идей, и сами вы симпатичны мне. Это уже немаловажно. Мне чуточку жутковато, но мне кажется, что я каким-то образом зрею. Вы не гипнотизер?

– Вот теперь я этого не знаю. – Григорий помолчал, глядя на Рогожину. – Это прозвучит шаблонно, и тем не менее: я хочу пригласить вас поужинать вместе.

Ей стоило согласиться сразу, однако она довольно долго смотрела на яркие губы генерала, голубые глаза, чуть поседевшие виски и подбородок с ямочкой. Светлана вспомнила, как еще девчонками, в школе, они вели разговоры о том, что если у мужчины на подбородке ямочка, то ребенок от него обязательно будет девочкой. Ерунда, конечно, и все же сейчас девушка как завороженная смотрела на ямочку на подбородке Дробова и не могла отвести взгляда. Григорий сам прервал затянувшуюся паузу и вывел Светлану из щекотливого положения.

– Я дам вам машину. Вас довезут до дома, и, если вы не против, вернетесь на ней же.

Светлана, кивнув, поспешно встала с кресла. Щеки ее неожиданно вспыхнули, и она, не глядя на генерала, быстро вышла из кабинета.

Оператор на пульте службы 02 сняла наушники с микрофоном и прошла в застекленную комнату главного диспетчера.

– Татьяна Ивановна, у меня анонимный звонок. Информация для следователя, ведущего дело Антона Никишина.

Диспетчер взяла в руки лист бумаги. «Для следователя по делу Антона Никишина. Оставить по 02 номер телефона следователя. Повторный звонок через полчаса».

– Звонивший не представился? – спросила диспетчер, откладывая бумагу.

Оператор покачала головой: