– Верея?

– Вымолила она тебя... Как и говорила. Вымолила. Молись теперь, девка, за нее. Молись. Она ведь епитимью на себя наложила. Куда надо поклониться ходила. Попросить за тебя, за дуру! А туда в одну сторону только полутора суток шагать да и спать на земле...

– А епитимью за что?

– Да за перемену участи тебе... Девка...

* * *

Вечером все уселись в трапезной, Анисия разлила по кружкам заваренный смородиновый лист.

Верея сняла с головы черный платок, а белый тонкий, сбитый на сторону, не стала. И уселась к столу, упираясь на палку сухой кистью в обмотке.

– Стерла вот, пока ходила... Пройдет... Вот ты говоришь... Этот... Хутболист... А что хутболист... Я тута узнала, у них руки-то не работуют... Они же отвыкли... Ноги у них, конечно... Че уж и говорить... А руки – сама суди... Ну, если тебе ими всю жизнь запрещали... Ну, пользовать, что ли... Как говорится... То как потом себе волю-то дашь... Понимаешь? Так и будешь все за спину да за спину... Как тюлень-животное или кто еще... Ноги – да... Я ничего не говорю... Они у них – во какие, а руки совсем никуда, а без рук-то оно как нежность показать... Чем? А ну скажи мне, чем, интересно? Вот ты бы как, а? Не знаешь, вот и я не знаю. Хутболист... Так что тут и думать нечего – не нужон он тебе. Как ни крути – не нужон... Другого выбирай... А потом, хутболист – это же практически как хулиган... Понимаешь? Понимаешь меня... Хутболист...

Она почесала пальцем под платком. Девушка вздохнула и улыбнулась, Анисия взяла в руки эмалированную плошку и из гнутого бидона опрокинула туда густого золотистого меда. Агапия нарезала ломтями хлеб, а Мотя-дурочка посмотрела на всех и громко засмеялась.

Для вечеринки был снят дворец в самом центре Рима.

Огромный, он до сих пор принадлежал аристократическому итальянскому роду, который недавно отметил девятьсот лет своего существования. Говорят, что из того же рода были римский папа Мартин пятый, муза-вдохновительница Микеланджело – Виктория, а также легендарный полководец, победитель в битве при Лепанто, положившей конец господству турецкого флота в Средиземном море и навсегда развеявшей миф о его непобедимости.

Роскошные интерьеры, украшенные сценами этой самой битвы, античными скульптурами, большой коллекцией живописи – Тинторетто, Веронезе, Гвидо Рени и Аннибале Карраччи – давали возможность почувствовать, как глубоко в историю уходят эти стены. Всюду горели свечи, теплым светом освещая мозаичные полы, инкрустированную мебель и огромное количество ваз с цветами и фруктами. Расписные кессонные потолки сходились сложными розетками к тяжелым люстрам и напоминали крышки дорогих сундуков.

Разносили безостановочно шампанское и иранскую белужью икру. Закуски сменяли одна другую и плавно перешли в ужин.

Сын шейха, он же племянник султана, которому гости были обязаны этим событием, был узок в кости, невысок, с тонким носом, в очках с оправой красного золота. Из-за хрустального сияния линз глаз его было почти не видно. Он сдержанной улыбкой приветствовал тех, кого знал лично, и кивал незнакомым; больше напоминал итальянца и оттого, видимо, так любил Рим.

За ним повсюду ходил странный человек. Серое невыразительное лицо – нос уточкой, гладко зачесанные набок волосы цвета грязной соломы. Чуть подвисший костюм. Нервный рот. Серые глаза, как у веймаранера. Взгляд внимательный, зовущий. Все внимание на хозяина, к нему и вечный наклон – как у китайской куклы. Большие руки, сложенные в предупредительные кулаки пальцы – все время будто растирающие что-то, что легко крошится. Поджатый бледный подбородок. Не молодой, но и не старик – лет, наверное, пятидесяти пяти. Высокий, но не слишком, худощавый и без особых манер. Когда на фуршете торопился к хозяину, без разбора в толпе всех расталкивал – и мужчин, и женщин. Воплощение преданности.

Но самое удивительное – он был русский! Русский батлер у сына арабского шейха.

Рассказали, что раньше этот русский работал официантом где-то в Европе, был сильнее и ярче. На протяжении долгого времени старательно обслуживал всю шейхову семью. Так они и сошлись: на предложение молодого наследника перейти работать к нему русский согласился. Потом, говорят, развелся с женой и вот уже который год служит только ему, будучи его руками, ногами и плечами.

Сын шейха играл в поло, таскался за женщинами, занимал номинально место в совете директоров огромной строительной компании отца, летал по всему миру с вечеринки на презентацию и всякие другие непонятные сборища, к расстройству отца пил и пренебрегал обязанностями прилежного мусульманина.

А батлер был его тенью и, наверное, вышел бы вперед, только если бы понадобился робот-сапер. На нем был легкий налет неухоженности, какой бывает у одиноко живущего мужчины. Но в данной ситуации это было очень уместно, так как казалось, что, посвятивши всю жизнь другому, к своей собственной он совсем потерял интерес. Слыл он страшным скупердяем, так как никто не видел, чтобы он когда-либо тратил деньги, хоть на что-нибудь. Завидовали большой зарплате и ужасались аскетичной жизни. Сошлись на том, что батлер копит в чулок и пересчитывает накопленное ночами.

Одна из комнат дворца была отведена под курительную, и там на диванах сидели дамы в открытых платьях и наброшенных на плечи мехах, мужчины обменивались сигарами, передавая друг другу сигарные гильотинки, к потолку возносился перламутровый дым, музыка была не так слышна, и было удобно говорить. Я затягивалась у приоткрытой балконной двери тонкой сигаретой и грустила по своему ангелу...

Говорят, чтобы быть ангелом, нужно обладать дьявольским терпением. А вот жить с ним очень легко. Мы не так давно вместе – но он настоящий ангел.

Если кто не помнит: ангелы – это бесплотные духи. Им неведомы наши распри, раздоры, войны, гнев, ненависть и зависть.

И это действительно так.

Насыщаются они сладостью созерцания красоты божественной и познанием премудрости вечной. И это тоже абсолютная правда – он, конечно, ел, но как-то незаметно, бесшумно, не оставляя за собой никакого видимого мусора. Занимался графикой, но работал не так много, часто сидел в мастерской у окна и смотрел на небо. Так, в непрестанном созерцании Бога, в постоянном устремлении и возвышении к Нему, в никогда не смолкающем песнословии безмерной славы и величия Его живут на небе ангелы.

Он мог потеряться по пути к метро или кинотеатру и вежливо спрашивать дорогу у пешеходов. Он мог запутаться в магазине или опоздать на поезд. Но это и понятно – ведь ангелы, как духи бесплотные, не знают ни нашего пространства, ни нашего времени.

Мы жили вместе уже три месяца, и вот впервые расстались – я улетела по делам в Рим.

В курительной вдруг стало тихо, я обернулась к дверям, – вошел сын шейха со своей свитой. Для него сразу освободили диван, он печально сел посередине, а остальные облепили его, как ласточки глиняный склон реки. Когда он достал телефон, все опять замолкли, он скучно поговорил в трубку, пошевелил пальцами в сторону бутылки, торчащей из ведра со льдом, и тут же батлер протягивал ему бокал с живым сиянием. Он выпил, коротко позвонил опять, потом задумался и лишь через несколько минут вернулся в настоящее. Окружающие, стараясь не мешать, молчали все это время и теперь не знали, с чего начать. Тогда он взглянул на русского.