«Если только кто-нибудь не совершит это раньше нас обоих», — сказал он той ночью. И кто-то это сделал.

Сейчас Хусари отсутствовал. Он не занимал никакой должности при дворе. Джеана надеялась, что позже ей представится случай поговорить с ним. Вспомнила о своем отце в Фезане и о том, что с ним сделал убитый правитель.

В дальнем конце сада, между колоннами кораллового цвета, появился герольд, одетый в зеленое с белым. Музыканты прекратили игру. Ненадолго воцарилось молчание, потом запела птица, прозвучала быстрая, дрожащая трель. Бронзовые двери распахнулись, и герольд провозгласил имя Забиры Картадской.

Она пошла под аркаду и подождала у колонн, пока герольд отойдет в сторону. Она прибыла без церемоний, всего с одним сопровождающим, своим слугой, который шел на два шага позади нее. Когда женщина приблизилась по дорожке, Джеана увидела, что рассказы о ее красоте ничуть не преувеличены.

Забира Картадская сама была, в каком-то смысле, целой церемонией. Изящная просительница была одета в пурпурную накидку с черной каймой поверх золотистой туники. На ее запястьях, шее и пальцах блестели драгоценности, а мягкую, черную как ночь шапочку на голове украшали рубины. Они сверкали в солнечном свете. Кажется, под охраной всего одного человека она ухитрилась пронести через горы настоящее сокровище. Следовательно, она безрассудна или находится в отчаянном положении. И еще она ослепительна. Джеана подумала, что если эта женщина задержится в Рагозе надолго, мода здесь изменится.

Забира двинулась вперед с непринужденной, заученной грацией, не выказывая никакого изумления, а потом опустилась на колени и склонилась перед Бадиром. Она явно была не из тех женщин, которым сад или двор, даже такой, как этот, мог внушить благоговение. «Она и глазом не повела в сторону ручья, бегущего через пиршественный зал», — подумала Джеана, но тут ее мысли потекли в совершенно ином направлении. Большинство придворных смотрели на Забиру с откровенным восхищением. Но эмир Бадир уже не смотрел на нее с того момента, как просительница ступила на землю перед выгнутым мостиком, ведущим к острову. А визирь перестал смотреть на нее еще раньше.

Высокое облачко ненадолго закрыло солнце и изменило освещение. Воздух на мгновение стал холодным, напоминая о том, что уже стоит осень. В эту секунду новый лекарь Рагозы, проследив за взглядом прищуренных глаз эмира через голову коленопреклоненной женщины, почувствовала, что ей стало трудно дышать.

Внимание нового и самого выдающегося капитана наемников при дворе эмира Бадира также было теперь приковано не к Забире Картадской.

Родриго Бельмонте восхищался красотой и грацией женщин и их мужеством; он почти шестнадцать лет был женат на женщине, обладающей всеми этими достоинствами. Но и он теперь смотрел поверх Забиры на человека, приближающегося к мостику и к островку, отстав на установленные два шага, что позволило еще на мгновение продлить иллюзию.

Солнце вышло из-за облака, залив всех светом. Забира Картадская осталась на земле, воплощение красоты и грации среди опавших листьев. Но она уже не имела почти никакого значения.

Спутником женщины, единственным спутником, которого считали ее слугой, был Аммар ибн Хайран.

Горстка чрезвычайно проницательных людей в этом саду получила объяснение гибели правителя Альмалика. И для них, пусть эта женщина — самая прославленная красавица Аль-Рассана, умная и одаренная сама по себе и мать двух очень значительных сыновей, этот человек был тем, кем был, и он сделал то, что сделал, теперь уже дважды.

Он не был загримирован, в его правом ухе сверкала знаменитая жемчужина, и Родриго узнал его по этой серьге. Черная одежда слуги лишь подчеркивала его горделивую осанку. Он улыбался — не слишком почтительно, не совсем так, как положено слуге, — обводя взглядом двор эмира Бадира. Родриго заметил, как он кивнул одному поэту.

Ибн Хайран поклонился эмиру Рагозы. Когда он выпрямился, его взгляд ненадолго встретился со взглядом визиря, потом перешел к Джеане бет Исхак — и улыбка снова вернусь, — а потом он почувствовал, что один из наемников-джадитов смотрит на него в упор, повернулся к этому человеку и узнал его.

И вот так сэр Родриго Бельмонте, Капитан из Вальедо, и господин Аммар ибн Хайран из Альджейса стояли во Дворике Ручьев дворца в Рагозе ясным осенним утром и впервые смотрели друг на друга.

Джеана, охваченная смятением, видела, как мужчины обменялись первым взглядом. Она перевела взгляд с одного из них на другого и вздрогнула, сама не зная, почему.

Альвар де Пеллино как раз в этот момент входил в дверь в дальнем конце сводчатого прохода. Он получил доступ во дворец благодаря своим связям и с Капитаном, и с Джеаной, а еще благодаря поспешно придуманной лжи насчет послания для Родриго, и он тоже успел заметить этот обмен взглядами. И хотя Альвар не имел ни малейшего представления о том, кто этот человек в черных одеждах с серьгой в ухе, но зато умел распознать напряжение в Родриго, а в тот момент оно было заметным.

Прищурившись в ярком свете солнца, Альвар поискал и нашел глазами Джеану, и увидел, что она переводит взгляд с одного мужчины на другого. Альвар сделал то же самое, силясь понять, что здесь происходит. И тут он тоже вздрогнул, хотя было вовсе не холодно и солнце стояло высоко в небе.

Дома, на ферме, на самой окраине Вальедо, кухарки и служанки, большинство которых еще оставалось наполовину язычницами на этом дальнем, диком севере, обычно говорили, что такая дрожь означала только одно: посланник смерти только что проник в царство смертных из Финьяра, затерянного мира самого бога.

Непривычно встревоженный, в полной тишине, Альвар проскользнул сквозь толпу в саду и занял свое место среди наемников на ближнем берегу ручья перед островком.

Родриго и одетый в черное картадский слуга все еще не отрывали глаз друг от друга.

Теперь это заметили и остальные — было нечто странное в неподвижности обоих мужчин. Краем глаза Альвар увидел, как Мазур бен Аврен повернулся и посмотрел на Родриго, а потом снова на слугу.

Все еще пытаясь сориентироваться, Альвар искал на лицах этих двоих гнев, ненависть, уважение, иронию, оценивающее выражение. Но не увидел ни одного из этих чувств, и в то же время понемногу от каждого. За мгновение до того как заговорил эмир Рагозы, он пришел к выводу, что видит нечто вроде узнавания. Не просто узнавания друг друга, хотя именно так должно было быть, а чего-то, чему труднее подобрать название. Он подумал, все еще под впечатлением ночных сказок, которые ему рассказывали дома, что это могло быть нечто вроде предвидения.

И Альвару, уже взрослому мужчине, солдату, среди толпы людей, ясным утром внезапно стало страшно, как бывало в детстве ночью, после рассказов женщин, когда он лежал в постели и слушал вой северного ветра за окнами.

— Добро пожаловать в Рагозу, госпожа, — тихо произнес эмир Рагозы.

Если он и почувствовал это растущее напряжение, то не подал виду. В его голосе и манерах чувствовалось искреннее восхищение. Эмир Бадир был ценителем красоты во всех ее проявлениях и обличиях. Альвар, который сейчас боролся с внезапно накатившим на него мрачным настроением и которого защищал сам простой факт влюбленности в другую женщину, счел госпожу из Картады привлекательной, но чересчур злоупотребляющей украшениями. Тем не менее ее манеры были безупречны. Только после того, как эмир Бадир заговорил, она грациозно поднялась с дорожки и стояла перед островком правителя.