– Ты дорого заплатишь за это!

Глаза Морганы сияли от гордости.

Кейз лишь одарила Мерлина странной понимающей улыбкой, прежде чем развернула Маху и дала шенкелей, направляя прочь. Моргана и Нимуэ последовали за ней. Ветер развевал белую гриву Махи, Кейз наклонила голову вперед, и они помчались по полям вдоль линии всадников, несущейся вниз с холма. Даже с расстояния в четверть мили были слышны крики: «Меч! Заберите у нее меч!» – и десятки солдат отделились от основной массы.

Кейз скакала в глубь леса, в самую глушь, пытаясь оторваться от солдат. Деревья теснились, и Нимуэ наклонилась, прячась за головой лошади, чтобы не напороться на случайную ветку. Маха же была поистине уникальным животным: почти не теряя скорости, она ухитрялась прокладывать путь для лошадей Морганы и Нимуэ, одновременно сбивая с ходу их преследователей. Они спустились вниз с крутого холма, добравшись до широкого ручья, и Маха проскакала по воде, чтобы еще сильнее спутать след.

Вскоре голоса солдат затихли вдали, и лесные чащи вывели их к бурным утесам над морем Белого Ястреба. Три всадницы спешились, предоставляя лошадям возможность отдыхать и пастись. Шкуры животных покрывали пот и грязь.

Нимуэ подошла к краю утеса, откуда ястребы ныряли за крабами, выброшенными прибоем. Она сняла меч со спины, и мысли о предательстве и лжи вернулись, завладевая разумом. Тот факт, что она даже на секунду открыла сердце Мерлину, невероятно злил ее. Она была глупа. Глупа и наивна. С чего она взяла, что понимает ситуацию лучше, чем Гавейн, или Ева, или Моргана? Почему вообразила, что может довериться этому пьяному чудовищу?

Воспоминания о матери и Мерлине, которые когда-то были вместе, вызывали в ней глубокое отвращение. В чем состоял жестокий замысел Мерлина? Он ведь планировал украсть меч, так к чему мучить ее этими воспоминаниями? И отчего, во имя всех богов, Ленор послала Нимуэ к Мерлину? Должно быть, она также пребывала во власти обмана. Ей, как и ее дочери, просто задурили голову.

Нимуэ чувствовала себя более потерянной, чем когда-либо. Невольная хранительница Меча Власти, Зуба Дьявола, Меча Первых Королей, священной реликвии народа фейри. Она смотрела, как стискивает в кулаке рукоять меча, и представляла, что металл обжигает плоть, медленно пожирает ее до тех пор, пока острое лезвие не пронзает до самых внутренностей – и она в конце концов превращается в смертоносного бормочущего призрака. Она ненавидела этот меч за то, что он забрал у нее все. Ленор осталась бы в живых, если б не чувствовала, что обязана оберегать его. Меч разлучил ее родителей и отравил душу ее отца. А саму Нимуэ он превратил в убийцу. Она все еще чувствовала вкус крови Красных Паладинов – капля попала ей на губы во время резни на поляне. Возможно, на этот счет Мерлин не ошибался, возможно, они действительно похожи: убийца-отец и убийца-дочь. Но она постарается принести лучшую жертву Керидвен, Богине Великого Котла.

Нимуэ взяла меч двумя руками и замахнулась, намереваясь выбросить его в море, но тут чьи-то сильные руки остановили ее. Она в гневе обернулась к Кейз:

– Отпусти! Это не твое дело!

– Это меч моего народа, а значит, дело мое, – спокойно ответила Кейз.

– Так забирай его! – Нимуэ швырнула оружие к ногам Кейз. – Мне он не принес ничего, кроме несчастий.

Кейз покачала головой и отошла. Проходя мимо Морганы, она пробормотала:

– У этой ведьмы не все в порядке с головой.

Моргана подобрала меч и подала его Нимуэ – рукоятью вперед.

– Возможно, несчастий было бы куда меньше, если бы ты не пыталась избавиться от него.

– А что мне с ним делать? – раздраженно поинтересовалась Нимуэ.

– А что ты хотела, чтобы с ним сделал Утер Пендрагон?

– Спас фейри! – заорала Нимуэ. – Объявил себя Первым Королем и остановил эту бойню!

– Так почему не сделать это самой?

Лицо Нимуэ исказила усмешка.

– Потому что я – не король.

– Разумеется, нет. Ты женщина.

Нимуэ заколебалась, насмешливая улыбка застыла на ее губах.

– Хочешь сказать, я должна объявить себя королевой?

Моргана рассмеялась:

– Я хочу сказать, что меч нашел именно тебя. Не меня. Не короля Утера и не Мерлина. Не Кейз и уж точно не Артура. Если хочешь, чтоб великий лидер принес этим мечом спасение народу фейри, то я скажу: сделай это сама.

– Но я вовсе не хочу владеть им, – прошептала Нимуэ.

– Я тебе не верю. Думаю, ты боишься ровно противоположного – что ты не только хочешь этот меч, но и можешь отвоевать с ним победу.

Эти слова Морганы заставили Нимуэ замолчать. Вдалеке кричали чайки, ветер бил им обеим в лицо. Моргана взяла Нимуэ за руку и с силой вложила в нее меч.

– А теперь нужно ехать, пока солдаты не нагнали нас.

Не говоря ни слова, Нимуэ вложила Меч Силы обратно в ножны и перекинула их через плечо.

Друуна откинулась в кресле и потерла выбритую наголо голову, рассматривая Артура с легкой улыбкой, демонстрирующей золотые зубы.

– Ты все еще легок на подъем, мальчик.

– А это золото тебе и правда идет. Это новое кольцо? На мизинце? – Артур тоже сверкнул одной из своих самых легких улыбок и склонился над столом, позволяя пряди волос упасть на глаза.

– Точно. – Друуна взмахнула золочеными пальцами. Она носила много драгоценностей, преимущественно из золота. По кольцу на каждом пальце. А еще – мужские бриджи, поддерживаемые ремнем с германской золотой пряжкой в виде осьминога, шелковую блузу, высокие кожаные сапоги и по четыре золотых кольца в каждой ноздре.

– А что насчет Борса? Я думала, у вас все гладко.

– Повздорили малость. Боюсь, у него теперь на все рук не хватит… Но я в поиске новой команды. Может есть какая работа для хорошего меча?

– Но у тебя с Борсом все улажено?

– Улажено? – вопросительно повторил Артур.

– Ты с ним рассчитался или есть долги? Мне не нужны никакие проблемы.

– Нет, Друуна, все в порядке. Я чист.

Артуру было мерзко лгать Друуне, но ему нужны были деньги – и поскорее. Он много дней ехал на юг в надежде опередить слухи о своей стычке с Борсом и мертвыми паладинами. Он не испытывал ни радости, ни гордости при мысли о собственном бегстве; по правде сказать, большую часть времени его тошнило от самого себя, но он привык терзаться этими мыслями всякий раз, как сбегал, едва только ситуация начинала пахнуть жареным. В отношении себя Артур испытывал тупое отвращение, и так было с самого детства – еще с тех пор, когда он позволил их дяде, лорду Эктимеру, забрать Моргану и отдать ее в монастырь. Артур до сих пор слышал, как она кричала и молила брата о помощи, – но в то время ему было десять и он погряз в долгах своего отца. Что он мог сделать?