Если бы это затянулось еще на полсекунды, я бы силой вытащил Маргрету из кабины. Хотя, должен сказать, Маргрета вовсе не сопротивлялась оказываемому вниманию. Она подчинилась охотно и целовалась так, как ни одна замужняя женщина не должна целовать постороннего мужчину.

Это я вытерпел с большим трудом.

Наконец я подал ей руку и захлопнул дверцу. Стив крикнул: «Прощайте, ребята!» – и грузовик рванул вперед. Стив дважды просигналил нам.

– Алек, ты сердишься, – сказала Маргрета.

– Нет. Я просто удивлен. Даже шокирован. Разочарован. Огорчен.

– Вот только не надо становиться в позу оскорбленного достоинства!

– Э-э-э?

– Стив провез нас двести пятьдесят миль, накормил отличным обедом, не поднял на смех, когда мы рассказали ему нашу невероятную историю. А теперь? Фу-ты ну-ты, ты смотришь на меня свысока только потому, что я поцеловала его так, чтобы он понял, как я благодарна за все, что он сделал для меня и моего мужа. Я этого не потерплю, слышишь?

– Я только хотел…

– Прекрати! Не желаю слушать объяснений. Потому что ты не прав. И теперь я рассердилась и буду сердиться до тех пор, пока ты не поймешь, что не прав. Так что думай! – Она повернулась и быстро пошла туда, где пересекались 66-е и 89-е шоссе.

Я бросился за ней:

– Маргрета!

Она не ответила и только ускорила шаг.

– Маргрета!

Смотрит вперед и молчит.

– Маргрета, родная! Я был не прав. Прости. Извини меня.

Она внезапно остановилась и, обняв меня, заплакала.

– Ох, Алек! Я так тебя люблю, а ты такой жлоб.

– Я тебя тоже люблю. А что такое жлоб?

– Это ты.

– Ну… в таком случае я твой жлоб, и ты от меня не отделаешься. И в другой раз не уходи от меня.

– Не буду. Никогда.

И мы продолжили прерванное занятие.

Немного погодя я чуть отстранился и прошептал:

– Жаль, что у нас нет своей кровати. Сейчас она нам очень бы пригодилась.

– Алек, проверь карманы.

– А?

– Когда Стив меня целовал, то шепнул, чтобы ты проверил карманы со словами: «Бог даст».

В левом кармане пиджака я обнаружил золотой «орел». Такой монеты я никогда еще не держал в руках. Она была тяжелая и теплая.

В одной из аптек в центре Флагстафа я обменял «орла» на девять «колес», девяносто пять центов мелочью и кусок мыла «Айвори». Купить мыло предложила Маргрета.

– Алек, продавец в аптеке – не банкир; он не захочет менять деньги, если мы ничего не купим. А мыло нам пригодится. Я хочу постирать белье, да помыться нам обоим не мешает… Сильно подозреваю, что в дешевых ночлежках, о которых говорил Стив, мыло в стоимость комнаты не входит.

Оба ее предположения оказались верными. Аптекарь удивленно изогнул бровь, увидев золотую монету в десять долларов, но промолчал. Он постучал ей о стекло прилавка, потом достал откуда-то из-за кассы небольшой пузырек и капнул на монету кислотой.

Я ничего не сказал. Он молча отсчитал девять серебряных долларов, полдоллара, четверть доллара и два десятицентовика. Вместо того чтобы тут же положить деньги в карман, я не торопясь проверил каждую монету, постукивая ею о стеклянный прилавок, и пододвинул одно из «колес» аптекарю.

Он опять промолчал – хотя не хуже меня слышал глухой звук, произведенный фальшивой монетой, – нажал на клавишу «без продажи» и вручил мне другое «колесо» (его звук был чист, как звон колокольчика), спрятав подделку куда-то в самый дальний конец денежного ящика кассы. Затем повернулся ко мне спиной.

На окраине города, на полпути к Уиноне, мы увидели неприглядную ночлежку, вполне соответствующую нашим требованиям. Маргрета торговалась на испанском. Хозяин ночлежки запросил пять долларов. Маргрета призвала Пресвятую Деву Марию и еще трех святых в свидетели того, как несправедливо с ней поступают. После чего предложила пять песо.

Я не понял ее маневра. Никаких песо у нас не было. Неужели она попытается всучить ему те никуда не годные «королевские» песо, которые я все еще таскаю с собой?

Однако выяснить это не удалось, так как в качестве ответа наш хозяин просто скинул цену до трех долларов и заявил сеньоре, что сумма окончательная и Бог ему в том свидетель.

В общем, они сговорились за полтора. После чего Маргрета попросила дать ей чистые простыни и одеяла еще на пятьдесят центов, заплатила за все два доллара и потребовала включить в эту цену подушки и чистые наволочки, сказав, что тогда они будут квиты. Она получила требуемое, но хозяин попросил еще сколько-нибудь «на счастье». Марга дала ему десятицентовик, он низко поклонился и заверил нас, что его дом – наш дом.

В семь утра мы уже были в пути, отдохнувшие, чистые, счастливые и голодные. Через полчаса, еще более голодными, мы оказались в Уиноне. С голодом мы сквитались в крохотной забегаловке, открытой в трейлере: горка оладий – десять центов, кофе – пять, вторая чашка бесплатно, сливочное масло и сироп – без ограничений.

Маргрета не справилась со своими блинчиками: порции были слишком велики, мы поменялись тарелками, и я слопал все, что у нее оставалось. На стене красовалась надпись:

ОПЛАТА ВПЕРЕД – ЧАЕВЫХ НЕ БЕРЕМ –

ГОТОВ ЛИ ТЫ К СУДНОМУ ДНЮ?

Рядом с поваром (он же официант, он же и хозяин) у плиты лежал экземпляр «Сторожевой башни».

Я спросил:

– Брат, а даты Страшного суда еще не объявляли?

– Это не повод для шуток. Вечность – это очень долго, особенно если проводишь ее в преисподней.

– Я не шучу, – ответил я. – Если судить по знамениям и чудесам, наступил семилетний период, о котором говорится в одиннадцатой главе Откровения, стих второй или третий; только не знаю, давно ли он начался.

– Мы уже перевалили за половину означенного срока. Два свидетеля уже пророчествуют, и Антихрист бродит по земле. А ты сподобился благодати? Если нет, самое время поторопиться.

Я ответил ему:

– И вы будьте готовы, ибо, в который час не думаете, придет Сын Человеческий.

– Воистину так.

– Согласен и верую. Спасибо за вкусный завтрак.

– Не за что. Да хранит тебя Господь.

– Спасибо. Да благословит Он тебя и укрепит.

Мы с Маргретой вышли и снова двинулись на восток.