Только начавшаяся в 1768 году война с Турцией и связанный с ней первый раздел Польши дали явный повод для размышления о новой концепции имперской внешней политики. Успешное для России окончание войны с Османской империей привело к дальнейшему уточнению политических целей. С этого момента началась карьера Потемкина-дипломата, а влияние Никиты Панина стало постепенно сокращаться.

Политическим лейтмотивом для кадровых перестановок при Петербургском дворе явились в 1774 году не только разногласия императрицы с наследником престола и восстание Пугачева, но также и изменение стратегической ориентации имперской политики России по отношению к Европе и Востоку. Юг манил!

Потемкин настаивал на пересмотре результатов, достигнутых в результате мира с Турцией в 1774 году. Колонизацию и захват Крыма он рассматривал в контексте общеевропейского развития.

Любовь к императрице и годы страсти (до 1776 года) не были при этом ни самоцелью, ни приятным дополнением к политической необходимости. Это были золотые времена, когда глава государства, при ее абсолютной власти, могла открыто и бесцеремонно сочетать свои личные и деловые интересы — золотые времена для настоящей самодержицы и ярких в свете ее сияния высокопоставленных сановников, придворных, военачальников и фаворитов. Никто не контролировал ее — ни парламент, ни пресса. Когда такие талантливые публицисты, как сатирик Новиков, выступали против императрицы, им можно было напомнить о существовании казематов в петровских крепостях или рекомендовать сибирские просторы в качестве соответствующего жизненного пространства.

Выдающаяся роль Григория Потемкина в русской внешней политике проявилась не сразу и не на всех направлениях. Граф Панин не собирался добровольно отказываться от своего могущества, тем более что он не был в немилости у императрицы. Но Панин состарился, и дни его были сочтены. Но при дворе проводилась сложная придворная дипломатическая игра, вполне в духе времени, в которой шаг за шагом Потемкин приводил политику государства в соответствии со своим положением в империи.

На протяжении всех лет, когда он занимался колонизацией юга, Потемкин параллельно решал вопросы общеполитического характера. Хотя постепенно оказавшийся не у дел граф Панин официально возглавлял Коллегию иностранных дел до 1781 года, все внешнеполитические вопросы фактически решал Потемкин.

Само собой разумеется, человек такого уровня, как Потемкин, находился на виду у официальных лиц как внутри страны, так и за рубежом — завистников, интриганов и немногочисленных друзей. Все они хотели воспользоваться его непосредственной близостью к императрице с выгодой для себя.

К таким любопытным современникам принадлежал шевалье де Корберон [83], французский поверенный в Санкт-Петербурге с 1775 по 1780 год. В этом качестве Корберон поддерживал тесные контакты с Потемкиным и в многочисленных записках передавал ему от имени своего короля высочайшее признание, хотя в русско-французских отношениях имелось немало проблем. Достаточно оснований для этого представляли протурецкие настроения Франции.

Главный конкурент французского дипломата, британский посол Джеймс Харрис [84] внимательно наблюдал за Потемкиным в течение многих лет: с 1778 по 1783 год. По поручению своего правительства Харрис пытался оказать на русское правительство давление с целью заключения англо-русского союзного договора. Свидетельства и документы о тесных контактах Потемкина с Корбероном и Харрисом позволяют не только ознакомиться с внешнеполитической деятельностью светлейшего князя, но и разобраться в русско-французских и русско-английских отношениях: Россия с головой ушла в политический вихрь Европы.

В годы правления Екатерины II Россия считалась неоспоримой и признанной великой европейской державой. Это не значило, что отношения со всеми соседями были равным образом безоблачными. Екатерина, в юные годы пристрастно-преданная подруга Фридриха Великого, избавилась от романтики безмятежности юности и стала относиться к Пруссии значительно более критично. Первый раздел Польши в 1772 году во многом был произведен из дружеских чувств к королю Пруссии, а следовательно, не полностью учитывал политические интересы России, Австрии и Пруссии в условиях русско-турецкой войны.

Когда в 1777 году Россия благоразумно возобновила прусско-русский союзный договор и оказала значительную дипломатическую поддержку в решении прусско-австрийского конфликта за Баварское наследство, ничто в натянутых отношениях с Пруссией все равно не изменилось. Твердость России была одной из причин подписания в 1779 года Тешенского мира [85]. После этого Российская империя с резко увеличившейся активностью начала развивать отношения с австрийским домом Габсбургов.

В то время как русско-австро-прусские отношения находились в подвешенном состоянии, дипломаты Англии, Франции, Швеции и других европейских государств добивались благосклонности России. Конфликты, потрясавшие ведущие европейские державы, приводили к волнующим интригам в дипломатической жизни Петербурга. Дипломаты и придворные добивались благосклонности Орлова и Чернышева или Потемкина и Панина, не говоря уже об императрице и наследнике престола.

Особые усилия прилагали в этом направлении английские дипломаты. Глава британского Форин Оффис в 70-е годы держал свою страну в относительной изоляции в Европе [86]. Этому способствовала, прежде всего, колониальная война в Северной Америке. Он поручал своему молодому посланнику Харрису «изучить настроение при дворе относительно современного положения в Европе» и определить, в какой мере императрица Всероссийская и ее советники готовы заключить наступательный и оборонительный союзе Великобританией. Если Россия не против такого союза, «к какому у нас готовы, и он соответствует особенной ситуации обоих партнеров, то я [Министр иностранных дел Англии. — Прим, авт.] лично не вижу иной возможности для заключения союза». Это письмо звучало несколько отчаянно и содержало соответствующую долю тенденциозного пессимизма. Харрис долго не раздумывал. Он пошел к графу Панину, но тот был крайне сдержан в выражении свой позиции. Сначала нужно было «спросить императрицу», то есть узнать ее точку зрения. Панин послал неугомонного Харриса к Екатерине. Молодой дипломат был вне себя от радости, что так быстро может быть принят императрицей. Екатерина встретила его любезно, однако окончательного политического решения не приняла.